Реализация принципа экономии языковых средств. Экономия речи в синтаксисе: высказывания с имплицитными звеньями Закон речевой экономии

Введенное еще в 1960 г. А. Мартине понятие «принцип^ экономии в языке», отражает постоянное противоречие между потребностями общения человека и его стремлением свести к минимуму свои умственные и физические усилия и справедли

во рассматривается в лингвистике «в качестве движущей силы языковых изменений» 1 .

А. Мартине вводит понятие «синтагматической эконо­мии», основанной на уменьшении числа единиц в речевой це­пи, противопоставляя ее «парадигматической экономии», по-зволяющей избежать введения в речь новых языковых единиц на основе использования старых в новом для них значении.

В русском языке синтагматическая экономия неразрывно связана с парадигматической, ибо обнаруживается только на фоне, парадигматической, синонимической связи с соответст-вующими полными конструкциями. Парадигматическая же экономия прослеживается только на основе синтагматики кон­струкции, ее определенного синтагматического окружения (например, энантиосемичные преобразования синтаксических структур, приобретение ими вторичного, обратного смысла) в соответствующем контексте.

В процессе коммуникации говорящий в зависимости от ситуации общения, языковой компетенции стремится выбрать наиболее экономную и адекватную конструкцию - полную или с элиминированными звеньями.

В полном варианте «дополнительная эксплика­ция...служит тем же целям, но при этом часть «фоновой» ин­формации перемещается в зону функционирования актуаль­ной.

Синтагматическая экономия речи может наблюдаться в словосочетании: «Ездить на яблоки (на кукурузу)». Ср. «Ез­дить на уборку яблок (кукурузы)»

При этом управляемое элиминированным компонентом существительное заимствует его падежную форму. То же в сочетаниях «поставил воду на стол» вместо «поставил стакан поды на стол».

Синтагматическая экономия речи наблюдается и в про­стом предложении, и не только в эллиптических конструкциях («Мелеховский курень на краю хутора» - М. Шолохов - или «Мы из Москвы»). Но также в ряде нечленимых предложений, где экономия речи сопровождается аграмматичностью связи эксплицитно выраженных компонентов: « - Я тебе еще покри­чу»;

«Уж и поговорить нельзя. - Я тебе поговорю» (Н. Тэффи). Ср.: «Я тебе задам, если еще покричишь (поговоришь)»

Форма 1 лица глагола «задам» «присваивается» глаголом «покричать», и 2 лицо заменяется первым: «Ты у меня еще покричишь!»

В силу такого аграмматического смешения конструкция оказывается в значительной степени фразеологизированной и экспрессивно окрашенной.

Фразеологизация наблюдается и в случаях элиминации звеньев в составе предикативных частей сложноподчиненного предложения (СПП):

«На то и весна, чтобы студент все ночи над конспектами сидел» (В. Аксенов). Ср.: «Нато и весна существует, чтобы...»

Элиминация звеньев в составе предикативных единиц по­рождает новые устойчивые модели, по которым может стро­иться множество конструкций.

Синтагматическая экономия речевых средств возможна и на уровне сложного предложения за счет элиминации главной части. Результат ее обычно соответствует разным целям как структурно-семантического, так и коммуникативного характе­ра:

1. Они могут служить обогащению языка новыми едини­
цами уровня простого предложения, семантика которых отли­
чается от исходной структуры новыми субъективно-
модальными и коннотативными смыслами: «Чтоб ему прова­
литься!», «Чтоб тебе подавиться!». Ср.: «Если бы он пришел
вчера, все было бы хорошо» и «Если бы он пришел вчера!»

2. Могут обогащать арсенал вводно-модальных сочетаний
(если хотите, если можно так выразиться, если не ошибаюсь и
т.п.), выражающих отношение говорящего к способам выра­
жения и характеру мысли.

3. Служат показателем объективации содержания выска­
зывания при отсутствии главной субъективно-оценочной части
(авторизатора).

Ср.: «Когда Петро обернулся, верховой шел уже броским наметом, левой рукой придерживая фуражку» и «Когда Петро обернулся, то увидел, что верховой шел уже броским наме­том».

4. Могут служить целям перемещения центра активиза­
ции с элиминированной главной части на содержание (в пол­
ном варианте) подчиненной ей придаточной: Ср.: « - Если

приедете к нам, наш автобус - №8» и « - Если приедете к нам, имейте в виду, что наш автобус №8». Или «Если он и писал матери, то очень редко» и «Если он и писал матери, то писал очень редко».

5. Результатом экономии может быть фразеологизация конструкции, осложненной в силу этого ярко выраженными оценочными экспрессивно-эмоциональными конструкциями. Гаковы конструкции, построенные по устойчивой модели, в которой «опущена» главная модусная часть - если бы вы (ты) шали, как (какой);

« - Если бы вы видели, как танцует Плисецкая! (вы бы поразились, удивились)».

Экономия речевых средств всегда преследует определен­ные коммуникативные цели. Она закономерна, как правило, связана с определенным закрепленным за этими целями лекси­ческим содержанием и, соотносясь с полным вариантом ин­формативно, всегда богаче его по содержанию, так как содер­жит еще дополнительные субъективно-модальные и экспрес­сивно-эмоциональные коннотации, создавая возможности для говорящего выразить свои модусные оценки и свое отношение к содержанию высказывания и к адресату речи. При этом в СПП возможна только элиминация главной части, содержащей либо повтор, либо модальный компонент информации. Эконо­мия речи постоянное явление для текста, где часто опускается звено, присутствующее в сознании говорящего в качестве компонента определенного фрейма, например: «Он подозвал официанта.; Заказал ему яичницу и сок», где ртсутствует ком­понент «официант подошел к столу», неизбежно присутст­вующий в когнициях говорящего и адресата речи.

Часто опускается звено текста, которое должно свиде­тельствовать о тождестве денотатов, обозначенных разными словами. Возможность такого отсутствия звена кроется в том, что когнитивные концепты слов присутствуют в сознании го­ворящего не изолированно, а во всех своих связях и взаимоот­ношениях: «В комнату вошли дочери хозяина. Девочки были очень похожи на свою мать». Опущено звено «дочери хозяина - девочки», которое бы свидетельствовало о референтном то­ждестве данных слов. Представление о нем присутствует в сознании говорящего в отношениях - «лица женского пола -это лица определенного возраста (женщины, подростки, де­вушки и т.п.). То же наблюдается при гиперо-гипонимических

отношениях имен, например: «Вдали показался лес. Верхушки деревьев, казалось, касались голубого неба» (А.П. Чехов), представление о таких отношениях в объективной действи­тельности присутствует в сознании говорящего и нет необхо­димости в тексте восстанавливать звено «лес - это деревья».

К парадигматической экономии речи относятся явления вторичной репрезентации, в частности предложения с обрат­ным смыслом. Однако вторичный смысл таких конструкций реализуется за счет их синтагматики: «Андрей ему поможет. -Поможет он. Как же. Держи карман шире». Ср.: «Кто ему по­может? У него ведь нет родных».

Негативное значение приведенных выше утвердительных предложений всегда сопровождается дополнительными субъ­ективно-модальными наслоениями, которые реализуются в виде эмоционального неприятия факта, о котором сообщается (огорчения, возмущения и т.п.).

Передаваемая информация в случаях синтаксической энантиосемии - повторение того, что находится в сфере значе­ния собеседника, но уже в виде «маски» отрицательного вы­сказывания, содержащего иронию, сарказм в отношении того, в чем, по мнению говорящего, ошибочно убежден собеседник. При этом в роли вторичных возможны только такие структу­ры, семантика которых как бы находится на грани утвержде­ния и отрицания. Это конструкции с предикатами в форме бу­дущего времени, повелительного наклонения; вопросительные предложения, которые отражают незнание говорящим, суще­ствует ли этот факт в реальности.

В данном случае противопоставлены синтаксические свя­зи и отношения как план выражения и план содержания формы - синтаксической конструкции. Такое предложение информа-i тивно тождественно тому, на содержание которого выражена в нем реакция. Вместе с тем оно через свое содержание и через посредство другого высказывания коммуникемы - связано с третьим как реакция на высказанное в нем суждение и такое высказывание коммуникативно не тождественно предыдуще­му, хотя и повторяет его информативно. Подобного рода вы­сказывания конвенционально закреплены в русском языке и, следовательно, имеют место в конвенциях говорящего.

Таким образом, парадигматическая экономия языковых средств влечет возникновение вторичных репрезентаций, ко­торое всегда сопровождается «стремлением к максимальной

выразительности, экспрессивности языка», Гораздо большей, чем в исходных синтаксических конструкциях 2 .

При такой парадигматической экономии речи удается из-бежать введения в речь и язык новой структурно-семантической модели, за которой были бы закреплены, по­мимо информативного значения, сложные экспрессивно-|моциональные смыслы. Энантиосемичные высказывания об-ладают сложной семантикой, повторяя утверждение о каком-то факте, присутствующем в сознании говорящего, они одно-временно отрицают, опровергают его.

Знание о типах ситуаций объективной действительности существуют в нашем сознании в виде ограниченного количе­ства смысловых моделей. Ситуации могут восприниматься как существующие автономно и как связанные с другими ситуа­циями определенными отношениями. В первом случае их когниции проецируются в языке в виде структурно-семантической модели простых предложений, во второй - в виде предикативной части сложного, совпадающей, однако, по семантике и структуре с простым (в виде предикативных еди­ниц, выражающий действие, состояние, местонахождение, движение, качество субъекта или его тождества другому лицу или предмету). То есть элементы, из которых строятся разно­видности сложного предложения, в принципе те же, что и эле­менты простого текста.

Ср.: «Стало светло. На улице появились первые прохо­жие». «Стало светло, и фонари потушили». «Фонари потуши­ли, так как стало светло».

Таким образом, сложные синтаксические единицы поро­ждаются комбинацией одних и тех же элементов, что также является одним из свидетельствий возможностей экономии речемыслительных усилий при говорении, возможностей ог­раниченного числа элементов вступить друг с другом в опре­деленные отношения и связи, создавая новые сложные смыс­лы, отражающие сложные связи и отношения объективной действительности.

Прямое отношение к проблеме экономии речемыслитель­ных усилий имеет такое явление, как изоморфизм единиц пре-

I аврилова Г.Ф. Меликян В.Ю. К проблеме семиоимпликации в синтаксисе /У Филологический вестник Ростовского гос. университета, 1998, №1.

дикативного и непредикативного уровней - словосочетания и сложного предложения 3 .

Эти единицы характеризуются одинаковыми закономер­ностями комбинирования и типами комбинаций и сочетаемо­сти синтаксически связанных между собой компонентов, объе­диняя в систему Разноуровневые конструкции как в сфере со­чинения, так и подчинения: сложноподчиненному предложе­нию изоморфно сочинение в словосочетании; сложноподчи­ненному - подчинение в нем.

В современной когнитивной лингвистике в качестве структуры знания предлагается модель отношений как когни­тивный коррелят реальных отношений в принципе одинаковых как для отношений между предметами, лицами, так и для от­ношений между ситуациями и представляющих собой свя­зующее звено между реальной действительностью и языковой данностью. Так, одинаковые разновидности когнитивных мо­делей равноправных, сочинительных отношений имеют оди­наковые средства выражения этих отношений в простом и сложном предложениях (соединительные, противительные, разделительные и др. союзы): «брат и сестра», «не брат, а сест­ра», «то брат, то сестра», и «шел дождь, и дул ветер», «то шел дождь, то дул ветер». Это, естественно, обеспечивает говоря­щему при переходе от конструирования простого предложения к сложному экономию речемыслительных усилий.

Основу подчинительных отношений словоформ и прида-1 точных составляет такое осознание связей предметов и явле­ний реального мира, которое устанавливает первичность одно-| гр по отношению к другому, вторичному. Соответствующие! модели знания сопровождаются проецированием в структуре предложения определенных синтаксических позиций, семан­тика которых трансформируется в языке в значение опреде­ленных словоформ или придаточных (атрибутивное, объект­ное, обстоятельственное). Однако, на разных уровнях синтак­сиса формально это выражается по-разному - в словоформах флективно, в придаточных - союзами и союзными словами. На уровне же семантика связь осуществляется с помощью одного механизма - создания итеративных сем. При этом в придаточ­ном обычно согласуются семы опорного слова и семы союза (или союзного слова).

"Изоморфизм в синтаксических связях падежных форм и придаточных частей \\ Исследования по славянской филологии. М.,1974, с. 80.

Так, например, в определительных придаточных обяза-тсльно согласование семантики союзного слова «где» с про-странственной семантикой опорного слова «когда» - только с временной его семантикой:

«Дом, где родился писатель...»

«Год, когда родился писатель...».

Тот же механизм связи и в простом предложении:

«Он работал вчера в кабинете» и «Он радовался вчера це-лый день»

В последнем случае пространственный распространитель (словоформа или придаточное) невозможен, ибо слово «радо-вался» обозначает состояние, не локализованное в пространст-ве (но локализованное во времени). В принципе одинаков и механизм построения усложненных конструкций.

Итак, экономия речемыслительных усилий - сложное яв-ление, совмещающее как экономию собственно речевых средств, так и экономию когниций. Одинаковый механизм, проецируемый на разные синтаксические уровни, порождает изоморфизм синтаксических конструкций разных уровней.

2.7. Высказывания с императивной семантикой

Категория императивности и способы ее репрезентации в речи находятся в центре исследований современных ученых 1 . Однако системное исчерпывающее представление о данной категории еще не вполне сформировалось. Данная категория органически связана не только с отображением действительно-го и воображаемого, желаемого мира, но и с правилами взаи­модействия собеседников.

1 См., например: Храковский B.C., Володин А.П. Семантика и типология им­ператива. Русский императив. Л., 1992; Бердник Л.Ф. Вопросительно-побудительные предложения в современном русском языке // Русский язык в школе. 1989. №2; Гусева Е.И. Текстообразующая роль побудительного пред-тжения в современном русском языке: Автореф. дис... канд. филол. наук. Гостов н/Д, 1989; Бирюлин Л. А. Теоретические аспекты семантико-мрагматического описания императивных высказываний: Автореф. дис... д-ра. филол. наук. М., 1992; Сергиевская Л.А. Сложное предложение с импера-1ивной семантикой в современном русском языке: Автореф. дис. ... д-ра, фил. наук. М., 1995, Гусева Я.Л. Актуальные аспекты синтаксического поля модальноста: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 1996; Кудряшов НА. Конструкции с косвенным императивным смыслом в современном русском языке: Автореф. дис.... канд. филол наук. Ростов н/Д, 1998.

Как отмечают исследователи, побудительные речевые ак­ты весьма многообразны и характеризуются разной степенью категоричности. Они могут выражать приказ, требование, предложение, приглашение, призыв, просьбу, совет, разреше­ние, извинение, пожелание, долженствование, предостереже­ние, запрещение, инструкцию и др 2 .

Центром императивной ситуации является понятие субъ-ектности, ибо оно всегда направлено на получателя - предпо­лагаемого исполнителя побуждения, в функции которого вы­ступает 2-е лицо.

В такого рода высказываниях выделяются препозитивное значение и субъективно-модальное значение желательности осуществления означенной ситуации. При этом подобная субъективно-модальная направленность основана на объек­тивных предпосылках наличия ситуации, прямо противопо­ложной представленной в предложении. Кроме того, говоря­щий, используя разные способы побуждения, подходит к их выбору прагматически, исходя из того, "что адресат может, в состоянии выполнить указанное действие 3 .

Внимание к собеседнику, его намерениям, эмоциональ­ному состоянию, ситуации общения с ним, его месту в иерар­хии отношений и т.п. обеспечивает успешность побудительно- го речевого акта и является необходимым условием установ­ления контакта между собеседниками, который сохраняется в случае согласия адресата осуществить предлагаемое ему адре­сантом действие, т.е. достижения цели адресанта.

Русский язык, имеющий богатый арсенал конструкций, обслуживающих императивные речевые акты, обеспечивает говорящему возможность их выбора, который соответствовал бы ситуации и иллокутивному намерению адресанта.

К прямым способам выражения императивности относят-ся те, в которых побуждение заключено уже в самой семантике

2 Шмелева Е.А. Виды побуждения в русском языке // Функциональное опис
ние русского языка и методика преподавания его как иностранного: Межву
сб. науч. тр. М, 1989. С. 25

3 Милосердова Е.В. Семантика и прагматика модальности (на материале про­
стого предложения современного немецкого языка. Воронеж, 1991. С. 92.

формы глагола-предиката. К центральным из них следует от­нести высказывания с формой повелительного наклонения.

Несколько в стороне от центра поля императивности на­ходятся предложения, где в качестве предиката выступает форма изъявительного наклонения 1-го лица множественного числа (с прибавлением частицы-аффикса - те при обращении к нескольким лицам: "Пойдем (-те) в кино!"), а также формы 3-го лица с частицей пусть. Сюда же относятся пооудител_ьные высказывания с формой 2-го лица будущего времени ("До мое­го прихода вымоешь посуду и протрешь окна!"), а также пред-ложения с сослагательным наклонением, имеющие значение совета: "Почитал бы ты немного!". Кроме того, к прямым спо­собам выражения побуждения мы относим и инфинитивные формы: "Молчать!"; "Встать!".

Прямое побуждение может быть выражено и с помощью лексем, имеющих значение побуждения: приказывать, про­сить, советовать и др. в форме 1-го лица единственного и множественного числа. Такого рода императивные действия призваны не только воздействовать на волевой аспект адреса-га, но и изменять действительность в целом. При этом может быть опущено как наименование самого желаемого действия, гак и глагола со значением просьбы: "Попрошу на самый верх, где бильярдные... - Давай наверх... - согласился Каменев" (О. Приходько). Такие эллиптические конструкции употребляются обычно в экстремальных ситуациях, вынуждающих адресанта действовать максимально немногословно, и чаще лицом с ие­рархически более высоким положением, чем его адресат: "На выход с вещами! Не вижу улыбки... - Перебросив через плечо ремень тяжелой сумки, я двинулся за полковником..." (О. При­ходько).

Как отмечает М.К. Милых, разные формы выражения прямого побуждения могут соответствовать разной степени категоричности, которая зависит от ситуации общения 4 . Так, учитель может, обращаясь к классу, употребить 1) нейтраль­ное: "Закройте тетради, откройте книги!"; 2) смягченное побу­ждение, приглашение к действию: "Закроем тетради, откроем книги"; 3) менторское; "Пусть все закроют тетради и откроют книги"; 4) резко-категорическое: "Закрыть тетради и открыть

Милых М.К. Побудительные предложения в русском языке // Труды истори-ni-филологического фак-та РГУ. Харьков, 1953. Вып. 4. С. 6-11.

книги!"; 5) побуждение-планирование действий: "Теперь вы закроете тетради, откроете книги" и т.п.

На периферии поля императивности находятся высказы­вания с косвенным побудительным смыслом, побуждение в которых выражается повествовательным или вопросительным по своей структуре предложениями. Такая асимметричность объясняется тем, что предложение, как и любой языковой знак, обладает сложной семантической структурой. В силу этого при соответствующих конситуативных условиях те или иные эле­менты семантики предложения могут легко актуализироваться в требуемом для говорящего смысле. Причем в выражении семантики в таких случаях, как отмечает М.В. Никитин, участ­вуют "как эксплицитные семиотические значения, так и экс­плицитные семиоимпликационные значения высказываний" 5 .

В качестве подобных высказываний в русском языке за­кономерно, в силу языковой конвенционализации, употребля­ются вопросительные предложения, а также повествователь­ные, организованные по модели, включающей в себя, помимо глагола-инфинитива, слова с модально-оценочным значением необходимости, неизбежности, морально-этической оценки и др. Характер подобной оценки позволяет собеседнику делать вывод о желательности или нежелательности своих дальней­ших действий для себя и адресанта: "Да, вам, Иван Ильич, лучше туда не идти" (В. Дубинцев).

Любое вопросительное предложение эксплицитно выра­жает значение побуждения к речевому действию, которое под влиянием контекста в известных случаях преобразуются в се-миоимпликационное значение побуждения к действию вооб­ще. Как и прямое побуждение, высказывания с косвенным смыслом обязательно предполагают прямую обращенность к собеседнику, 2-му лицу, что свойственно и вопросительному предложению.

Так же, как и прямые побуждения, такие предложения, помимо пропозиционного содержания, передают информацию об иллокутивных намерениях говорящего, т.е. побудительный, коммуникативный компонент семантики, апеллирующий к эмоционально-волевой сфере собеседника, а также сообщение об инициируемом (и имплицитно), об инициирующем дейст­виях.

3 Никитин М.В. Предел семантики // Вопр. языкозн. 1997. №1. С. 4-5.

Косвенные побуждения обычно используются в речи то-гда, когда адресант не хочет или не решается прямо вторгаться в эмоционально-волевую сферу собеседника и хочет предвари-тельно путем оценки предпочитаемого им события или вопро-са-побуждения выяснить, возможен ли в этом плане дальней­ший контакт с собеседником: "... А отчего бы вам, Александр Михайлович, не заглянуть как-нибудь и к нам?.. - Благодарю нас, я как-нибудь зайду..." (М. Алданов).

На крайней периферии способов выражения категории императивности находятся скрытые речевые акты. В отличие от прямых и косвенных способов выражения побуждения они не имеют в основе своего побудительного значения ни общего для их предикатов значения желательности, ни значения ирре­альности. Не имеют данные высказывания в своей структур­ной исходной семантике и компонентов побудительного зна­чения. Их коммуникативная направленность определяется только конситуацией. Они не обладают ни специализирован­ными морфологическими формами предикатов, ни устойчи-ными моделями, закономерно подвергающихся переносу зна­чений. Например: "Не знаю, стоит ли брать с собой зонт? - На улице дождь". (Из разговора). Вторая реплика имплицитно предполагает (наряду с эксплицитной информацией) побужде­ние: "Бери с собой зонт". В данном случае как бы опущена общая посылка, логическое звено, известное обоим говоря­щим: "Пойду погуляю немного. - Уже десять часов вечера". (Из разговора). В данном случае обоим собеседникам известно общее положение "ночью не гуляют", отсюда вывод: "не сле­дует гулять адресату в 10 часов вечера ".

Такого рода побуждения и запреты рассчитаны на интел­лектуальную сферу собеседника и требуют определенного фонда общих знаний.

Остановимся подробнее на косвенных способах выраже­ния побуждения. Косвенное побуждение с опорой на объек­тивную необходимость совершения желаемого адресантом действия может быть выражено рядом способов и моделей:

1) употреблением категории состояния пора, значение ко­торой отражает нечто закономерное, не зависящее от челове­ческих желаний, в сочетании с инфинитивом и дательным па-дежом местоимения 2-го лица. Такие конструкции, побуждая собеседника к действию, указывают на его своевременность и

необходимость именно в данный момент: "...Жениться вам пора, золотой мой..." (Ф. Соллогуб);

2) значение предпочтительности какого-либо действия
передается сочетанием категории состояния лучше (или проще)
с инфинитивом или условным придаточным: "Лучше, если
приедешь в полшестого. Чтоб мы могли поговорить" (В. Ду-
бинцев).

В случаях предложения совместного действия адресат обозначается формой дательного падежа множественного чис­ла 1-го лица: "...Нам лучше быть за первым столом или около него. Так в самом деле будет приличнее..." (М. Алданов).

Таким образом, цель использования модели со словом лучше - корректирование адресантом действий адресата, иду­щих, по мнению говорящего, вразрез с существующей ситуа­цией;

3) функцию выражения косвенного побуждения способны
выполнять высказывания, организованные по модели "модаль­
ный глагол + инфинитив + местоимение 2-го лица". По мне­
нию, Е.Е. Корди, волеизъявительность входит в состав семан­
тической структуры модальных глаголов 6 .

Конкретизация побудительного замысла всегда сопряже­на с сомнением говорящего в эффективности воздействующего начала произнесенного высказывания. Как отмечается, компо­нент предположительности такого эффекта этикетного плана явно выражен при употреблении модальных глаголов в пред­ложениях-просьбах. Особенно ярко он проявляется при отри­цании в вопросительном Предложении: "Вы не можете зайти к нам сегодня вечером?" (М. Алданов).

В повествовательных предложениях без отрицания реали­зуйся косвенная форма совета: "По-моему, без кабины вы мо­жете обойтись, а впрочем, как вам угодно", - посоветовал... жене Клервилль" (М. Алданов).

Если побуждение, по мнению адресанта, совпадает с же­ланиями собеседника, то оно граничит с разрешением совер­шить действие: "У тебя мокрое лицо, можешь взять полотенце" (А. Азальский). В данном случае имплицитно выражено субъ-

6 Корди Е.Е. Вторичные функции высказываний с модальными глаголами //1
Типология и грамматика. М., 1990. С. 178.

7 Булыгина Т.В., Шмелев АД. Языковая концептуализация мира (на материале |
русской грамматики). М., 1997. С. 288; Формановская Н.И. Употребление)
русского речевого этикета. М., 1982. С. 117.

ективное отношение говорящего к содержанию сообщения, соучастие адресанта в позитивном изменении дел адресата. Такой эффект возможен только при непосредственном обра­щении к собеседнику, в силу чего в высказывании обязательно присутствует форма местоимения или только глагола во 2-м лице.

При наличии отрицания при глаголе мочь в повествова­тельном предложении выражаются объективная невозмож­ность и нежелательность совершения адресатом выраженного инфинитивом действия, а, следовательно, побуждение его со-всршить нечто прямо противоположное: "Вы не можете зада-вать ваши вопросы сейчас" (О. Приходько). При двойном от­рицании побудительное значение выражается еще рельефней: "Вы не можете не рассчитывать на их помощь!" (М. Попов).

Подобные императивные конструкции омонимичны кон-струкциям повествовательной семантики и в отличие от них характеризуются побудительной интонацией и фразовым уда­рением, падающим на модальный глагол.

При наличии в предложении слова можно обычно пере­чается приглашение к совместному с собеседником действию: Для нашего дела вам можно найти и время, и место" (М. Ал-данов). Однако совместность действия в целях установления более тесного речевого контакта с адресатом может быть вы­ражена и формой 1-го лица множественного числа: "Ну, мы можем опять говорить по-русски" (М Алданов).

Побуждение, основанное на обязательности воспроизве-дения выраженного в высказывании действия, передается пу-тем использования моделей со словами должен, обязан, следу­ет, надо (нужно), необходимо, требуется, придется в сочета­нии с инфинитивом и местоимением 2-го лица в дательном падеже.

Такие высказывания сопровождают побуждения апелля­цией к объективной необходимости осуществления действия, выраженного инфинитивом.

Элемент необходимости, долженствования может быть двух видов: алетическим и деонтическим. "Алетическое дол­женствование связано с объективными потенциями реального мира, деонтическое - с нормативным и ненормативным пове­дением" 8 . В связи с этим рассматриваемые высказывания мо-

" Булыгина ТВ., Шмелев А. Д. Концепт долга в поле долженствования // логи-кч-кий анализ языка: культурные концепты. М., 1981. С. 15.

гут: 1) подчеркивать вынужденный характер побуждения или] 2) апеллировать к моральному долгу собеседника. Отсюда от-тенки_ побуждения: приказание, распоряжение, требование, убеждение, разъяснение и т.п.: "Она внимательно изучила би­лет. - Вовремя нужно приходить" (О. Приходько); "...Но кроме крема "для загара" вам необходимо приобрести еще что-нибудь для смягчения кожи..." (С. Есин). Семантика таких по­буждений основана на каузировании к действию путем убеж­дения в его объективной необходимости. Стремление убедить адресата в его неизбежной заинтересованности в осуществле­нии требуемого действия иногда находит выражение в мнимой задействованности автора в побуждении: "Никакого волнения. Пожалуйста, - проговорил Пьер. - Прежде всего, нам- нужно снять рубашечку" (В. Набоков).

Семантика побуждения к необходимому в силу долга действию такова, что не позволяет отрицательно ответить на побуждение: "Вам придется сообщить мне данные, добытые первыми шагами дознания..." (М. Алданов). В такого рода вы-оказываниях социальный, психологический статус говорящего выше статуса собеседника и позволяет ему апеллировать к мо-ральному долгу адресата.

Еше более резко это подчеркивается в предложениях схе­мы N + должен, обязан + инфинитив: "...Никакого учебного! года у вас не было. И не читаете вы почти ничего. Вы должны заниматься, Витя..." (М. Алданов).

Однако при отсутствии неравенства между собеседника­ми в содержании высказывания преобладает значение совета, приглашения, т.е. категоричность побуждения снижается: "По-моему, вы должны написать свои воспоминания" (М. Алда-нов).

Косвенные речевые акты со значением побуждения, их семантика иногда зависят от контекста, ситуации. Они могут| выражать разные аспекты побуждения. Так, повествовательное! предложение с компонентом мочь обычно выражает совет (ес-ли же говорящий прибегает к своей компетенции или исполь­зует свое иерархически более высокое, чем у собеседника по­ложение, в речи реализуется разрешение): "Вы можете не ра­ботать по вечерам" (Я вам советую / или приказываю, разре­шаю).

В роли императивных высказываний, выражающих запрет на осуществление какого-либо действия, часто выступают мо-дели повествовательных предложений, содержащие указание на прямую адресованность речевого акта посредством упот­ребления местоимения 2-го лица. Модель таких предложений предполагает и частично типизированное лексическое содер­жание - употребление лексем, значение которых включает в себя сему осуждения поведения адресата или сему нецелесо-образности его поведения. Таковы предложения, включающие и себя слова бесполезно, напрасно, нехорошо, незачем. При эгом лишь слове напрасно (зря) способно сочетаться с финит­ными формами глагола настоящего времени: "Вы, господа, напрасно ходите без калош в такую погоду, - перебил его на-сравнительно Филипп Филиппович..." (М. Булгаков); "А ты очень зря опять говоришь об этом..." (А. Федоров). Автор та­кою рода побуждений как бы склоняет своего собеседника выполнить действие, противоположное тому, что тот делает или собирается делать. При этом употребление в таких конст­рукциях прошедшего времени погашает императивную семан-тику высказывания (нельзя запретить уже осуществленное кем-то действие): "...Ничего нового на свете не произойдет. Так что вы напрасно кипятились насчет новой жизни" (И. Ильф, Е. Петров).

Слова нехорошо, бесполезно, незачем, нечего сочетаются только с инфинитивом: "Нехорошо так резко прерывать его" (О. Приходько); "Вам незачем отказываться от своих прежних намерений" (Ml Алданов). Некатегоричность требований-зап выражается в данном случае и формой несовершен­ного вида глагола, а также безличным характером самой структуры высказывания, как бы исключающего прямой выход к эмоционально-волевую сферу собеседника.

Субъективность, эмоционально-оценочный компонент высказывания усиливаются за счет лексической семантики инфинитива, обозначающего эстетически или этически непри­емлемые для адресанта факты: "Я свое отслужил, нечего меня повестками стращать" (О. Приходько), Ср.: "Нечего болтать, ругаться, бездельничать". Такие императивы сопровождаются коннотацией осуждения, и в основе их реализации лежит со­циально-ролевое (реальное или мнимое) превосходство адре­санта.

Категоричность запрета закреплена за моделью со словом нельзя в сочетании с инфинитивом несовершенного вида: "Я имею в виду, что такой случай вам нельзя упускать" (М. По­пов). Такого рода побудительные предложения помимо запре­та сориентированы на изменение ментального или физическо­го поведения адресата в будущем: "Клавдия страстно прижа­лась к нему и горячо говорила: - Так дальше тебе нельзя жить, нельзя!" (В. Соллогуб). Такие предложения содержат и нега­тивную этическую оценку факта. Интересно, что совершенный вид глагола резко меняет семантику таких предложений; встречается он только в сочетании с частицей не:

"Вам нельзя не подождать их..." (М. Алданов). В этом случае отрицательную оценку получают намерения адресата, а само высказывание за счет отрицания получает уже значение не запрета, а настоятельной рекомендации.

Побуждение-запрет может быть выражено повествова­тельным предложением, образованным по модели "Вы (ты) забываете (-ешь) + Inf (несовершенного вида)". Уже само лек­сическое значение предиката содержит осуждение представ­ленного далее факта (память - ценнейшее свойство человече­ского сознания; забыть, лишиться ее - очень плохо для челове­ка). Неодобрение со стороны говорящего вызывает факт дей­ствия, совершаемого слушателем, который в процессе перера­ботки информации должен осознать недопустимость своего поведения. "Ты забываешь готовить уроки"; "Вы забываете закрывать вашу дверь на ночь" (В. Набоков), Просьба сопро­вождается здесь напоминанием об обязательности ее реализа­ции и тем самым предотвращает ее нарушение в будущем. Данная форма побуждения отличается от прямого побудитель­ного речевого акта (Ср.: "Не забывайте закрывать вашу дверь на ночь!") тем, что говорящий не осуществляет прямого нажи­ма на адресата посредством своего авторитета или своей напористости.

Для выражения смягченного запрета часто используются вопросительные предложения, приобретающие при этом зна­чение отрицательных высказываний.

Императивность (побуждение собеседника к вербальному ответу), как уже говорилось, присутствует в значении и собст­венно вопросительных предложений. Кроме того, вопрошаю­щий часто не знает, существует (будет ли существовать) на­званный факт в реальной действительности, что свойственно и

значению побуждения и служит объяснением той легкости, с которой вопрос включается в побудительный контекст.

Вопросы-побуждения используются в ситуациях, в кото­рых адресат на зависит от говорящего, но последний старается в вежливой форме выразить критическое отношение к дейст­виям собеседника. Вопросительная интонация при этом сни­мается: "Ах, милый мой, милый Ромашов, зачем вы хотите это делать? Подумайте: если вы знаете твердо, что не струсите... то ведь во сколько раз тогда будет смелее взять и отказаться" (А.И. Куприн). Оттенок упрека в таких случаях соотносится с интересами адресата, и говорящий таким образом как бы ог­раждает себя от возможного конфликта и нарушения контакта с адресатом: "Спокойно, Алик Романович. Зачем вы так нерв­ничаете?" (О. Приходько).

Следует заметить, что если "зачем-реплика" - вопрос, тре­бующий уточнения некоторых деталей ситуации, то в речевом употреблении невозможно его побудительное прочтение, тем более что здесь в устном использовании фразовое ударение падает на слово зачем и оно отделяется от остальной части предложения паузой: "Но ведь я сто раз объясняла вам, мама, что я еду на несколько дней. - Зачем вы едете? - осторожно-дипломатично спросила Муся" (М. Алданов). Ср.: "Зачем вы едете? Там опасно".

Аналогичное побудительное значение могут иметь и "по-чему-реплики": "Тебе на жизнь ничего не остается - пять руб­лей, Почему ты отказываешься от денег Марка?" (А. Рыбаков); Ср.: "Зачем ты отказываешься от денег Марка?"

Однако при наличии отрицательной формы предиката ре­плика зачем невозможна и единственно возможным вариантом выражения запрета оказывается реплика почему: "Почему ты не поведешь к отцу?"

При употреблении реплики почему и зачем адресанту удается избежать конфликтности, которая возможна при пря­мом побуждении, ибо побуждение-запрет в таких репликах "маскируется" под вопрос-желание узнать причину (или цель) нежелательного, нецелесообразного, с точки зрения адресанта, поведения собеседника.

пился с Балагановым. - Что же вы меня бьете?" - надрывался Балаганов" (И. Ильф, Е. Петров).

Та же экспансивность заложена и в "чего-репликах", от­личающихся от "что-реплик" своим разговорным характером. Цель и той, и другой реплики заключается в желании прину­дить адресата к прекращению действия, несовместимого с ин­тересами автора:

"Вы чего здесь двери ломаете? - раздался над ними глу­хой воющий голос" (В. Дудинцев); "Чего вы орете, как белый медведь в теплую погоду? - строго сказал Остап" (И. Ильф, Петров). Такого рода вопросы побуждения наносят вред эмо­циональной сфере адресата и при известных условиях могут спровоцировать конфликт, тем более что эти вопросы "свобод­но включают в себя просторечную лексику и фразеологию, и говорящий таким образом намеренно снижает уровень обще­ния с собеседником.

Побуждение-запрет на совершение действия, выраженно­го глаголом однонаправленного движения, может быть оформ­лен репликой-вопросом с наречием куда: "Куда ты тащишь меня? Я близко живу, А ты черт знает куда тащишь" (К. Ваги-нов); "Бабка: Куда Галю-то понесла? Ну куда? Я что, не поси­жу?" (Л. Петрушевская). Здесь на смену убеждению приходит упрек, выражаемый иногда с такой силой, что создается риск для эмоционально-волевой сферы адресата.

Близки по структуре к вопросительной конструкции и предложения, построенные по схеме "Сколько раз просил (просили) тебя (вас) + Vinf (чтобы + придаточное изъясни­тельное)".

С отрицанием не такие конструкции передают запрет: "Сколько раз я просил не называть меня парнищей!" (И. Ильф, Е. Петров); "Сколько раз вас просили не входить без стука!" (Из разговора).

Как отмечает В.И. Шаховский, вопросительные место­именные слова часто близки к эмоциональным частицам и вы­ступают как "сигналы определенной эмотивной интенции от­правителя, призванные вызвать определенный настрой у полу­чателя" 9 . Подобного рода эмотивные наслоения упрека, него­дования, экспансии находим и в представленных выше репли­ках-запретах. Выражение в этом случае получает тот факт, что

" Шаховский В.И Категоризация эмоций в лексико-семантической системе языка. Воронеж. 1987 С. i64

творящий неоднократно просил адресата осуществлять (или не осуществлять) запрашиваемое им действие.

Побуждение и запрет (в зависимости от негативной или позитивной формы предиката) могут выражать модели вопро-сительных конструкций, соответствующие схеме "Неужели + вы (ты) + Vf (настоящего времени)". При этом запрет выража­ется формой утвердительного предложения, а побуждение -отрицательного: "Неужели вы верите его обещаниям?"; "Я очень занят, - сказал я. - Ну неужели ты не можешь отвлечься на полтора часа?" (В. Токарева). Целью говорящего является стремление в этикетной форме заставить адресата совершить определенное действие, обратив внимание на неуместность его поведения или намерений.

Всякий запрет нежелателен для адресата, затрагивает ас­пект его независимого "Я", его самоуважения, не допускающе­го критики его поведения. Снятие прямой обращенности к со-беседнику, создание иллюзии - зависимости косвенного побу­ждения от объективной действительности, диктующей необхо­димость прекращения того или иного действия адресата, смяг­чают императивность и не наносят ущерба самолюбию адреса-та, а, следовательно, не нарушают контакта собеседников, ис­ключая возможность конфликтной ситуации.

С другой стороны, при соответствующем лексическом со­к-ржании предложения (при наличии просторечных слов или слова, выражающего запрос об образе действия, с помощью которых говорящий стремится подчеркнуть силу убедительно­сти своего речевого акта) адресант может намеренно идти на конфликт, желая таким образом изменить создавшуюся ситуа­цию: "Как вы обращаетесь с людьми?" или "Куда вы лезете?"

Достаточно высокая употребительность косвенных рече-вых актов побуждения и частотность эффективности их рече-вого воздействия свидетельствуют о преимуществе и целесо­образности их использования.

Повествовательные и вопросительные предложения, вы-сгупая в роли побудительных, приобретают под влиянием кон-ситуации семиоимнликационное значение, в основе возникно­вения которого лежат либо компоненты семантики, заложен­ные в соответствующей модели прямого речевого акта (значе­ние побуждения к речевому ответу и возможность ирреально-ги излагаемого факта в вопросительной конструкции), либо лексическое содержание предложения, слова оценочной се-

мантики, явно поощряющие или запрещающие ту или иную деятельность адресата. Данный факт свидетельствует о тесной взаимосвязи между семантическим, синтаксическим и прагма­тическим уровнями в процессе реализации побудительного речевого акта.

Косвенные побудительные речевые акты связаны с пря­мыми речевыми актами сложными парадигматическими омо­нимическими и синонимическими отношениями, что создает богатые возможности выбора для говорящего.

Омонимические отношения с соответствующими по форме повествовательными или вопросительными предложе­ниями создают возможность адресанту отказаться от предла­гаемого им запроса о необходимости того или иного действия собеседника и апеллировать к исходному значению предложе­ния (эта же возможность заложена и в понимании его адреса­том). Например: "Куда ты собрался на ночь глядя? - К другу." или "Куда ты собрался на ночь глядя? - А тебе какое дело? -Нельзя уж и спросить" (Из разговора).

Как внутренние (с другими косвенными актами побужде­ния), так и внешние (с прямыми и скрытыми речевыми актами) богатые синонимические отношения предложений со значени­ем косвенных речевых актов предоставляют говорящему бога­тейшие возможности выбора, знание правил которого помога­ет ему эффективным образом воздействовать на своего парт­нера по коммуникации, учитывая социальный статус адресата, его эмоциональное состояние, его характер, ситуацию обще­ния и пр., и таким образом добиваться эффекта через воздейст­вие на мир знаний и чувств собеседника. Это дает говорящему возможность оказать максимальное воздействие на собеседни­ка, остановив свой выбор на той модели, которая более всего соответствует ситуации общения иэмоционально-волевым особенностям собеседника. Находясьна периферии способов репрезентации категории императивности, косвенные речевые акты, тем не менее, активно конкурируют в своем речевом ис­пользовании с центральными прямыми способами выражения побуждения.

Итак, функционально-семантической категории импера­тивности соответствует целая система моделей прямых и кос­венных речевых актов, моделей, служащих эффективности человеческих контактов, без чего невозможно существование в социуме.

"В основе всякого литературного языка лежит накоплен­ное веками сокровище фраз, словосочетаний, комбинаций, из­речений, пословиц и т.п. Но это сокровище оказывается гораз­до большим сокровищем, чем обыкновенно думают. Обычно его понимают как сумму накопленной данным народом мудро­сти; между тем в языковом материале, унаследованном от старших поколений, заложены в виде возможностей и линии речевого поведения будущих поколений, наследников этого сокровища" 10 .

Речевое поведение носителей русского языка во многом определяется знанием всего арсенала сокровищницы побуди­тельных моделей, а также их потенциальных возможностей, обеспечивающих говорящему должную речевую стратегию и тактику. "Сокровище" знаний такого рода и умение им пользо­ваться поистине бесценны.

Раздел 3

ПРЕДИКАТИВНЫЕ ФУНКЦИОНАЛЬНО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ КАТЕГОРИИ В СОВРЕМЕН­НОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ 3.1. Функционально-семантическая категория модальности

Категория модальности как объект исследования тради­ционно привлекала внимание лингвистов (А.А. Шахматов, A.M. Пешковский, В.В. Виноградов, Г.А. Золотова, О. Еспер­сен, Ш. Балли и др.). Однако до сих пор не получили одно­значного решения вопросы, связанные с объемом, лингвисти­ческим статусом, средствами речевой репрезентации данной категории. В современной лингвистике, как отечественной, так и зарубежной, представлены различные точки зрения на кате­горию модальности. При этом данные точки зрения при всем их разнообразии имеют и нечто общее. Так, большинство уче­ных признает, что "общей чертой характеристики сущности модальности является отношение между составляющими ком­муникативного процесса, т.е. между говорящим, высказывани­ем и объективной действительностью" 1 . Рассмотрение же этих отношений различно. В первую очередь это зависит от того, на какую из трактовок модальности (узкую или широкую) опира-

10 Щерба Л.В. Избранные работы по русскому языку. М.. 1957. С. 132. 1 Широкова А.Г. Проблемы изучения категории модальности в зарубежных славянских странах // Междунар. юбилейная сессия, посвященная 100-летию со дня рождения акад. В.В Виноградова: Тез докл. М.. 1995. С. 148 - 149.

ется лингвист. Для отечественного языкознания характерна широкая трактовка модальности, основывающаяся на опреде­лении данной категории, предложенном В,В. Виноградовым: "Каждое предложение включает в себя, как существенный конструктивный признак, модальное значение, т.е. содержит в себе указание на отношение к действительности. Любое цело­стное выражение мысли, чувства, побуждения, отражая дейст­вительность в той или иной форме высказывания, облекается в одну из существующих в данной системе языка интонацион­ных схем предложения и выражает одно из тех синтаксических значений, которые в своей совокупности образуют категорию модальности" 2 .

Далее он отмечает, что категория модальности "имеет смешанный лексико-грамматический характер. В языках евро­пейской семьи охватывает всю ткань речи". Таким образом, в такой широкой трактовке категория модальности включает в себя коммуникативную целеустановку, различные эмоцио­нальные значения. В некоторых работах последних лет, в ча­стности В.Г. Адмони, Г.П. Немца и др., ещё более расширяется объём категории модальности, в неё включается и категория отрицания (негопозитивности).""

При анализе взаимосвязи между компонентами процесса коммуникации центральным элементом признается либо сам говорящий и его отношение к действительности (Грепл, Бауэр и др.) либо отношение говорящего к высказыванию (М. Кубик и др.) либо высказывание и его отношение к действительности (с точки зрения говорящего). Именно последний взгляд наибо­лее распространен в отечественной лингвистике (см. работы В. В. Виноградова, Н.Ю. Шведовой, Г.А. Золотовой и др.). Дан­ный подход представляется наиболее последовательным, так как позволяет учесть все составляющие процесса коммуника­ции, обосновать деление модальности на объективную и субъ­ективную, которые, однако, существуют в предложении-высказывании в тесной взаимосвязи. Именно в том, понимает ли говорящий содержание высказывание как реальное или как ирреальное, большинство отечественных исследователей ви-

1 Виноградов В.В. О категории мод&тьности и модальных словах // Виноградов

ВВ. Избранные труды по русской 1рамматике. М., 1975.

" Адмони В.Г. Строй современного немецкого языка. М., 1982; Немец Г.П.

Актуальные проблемы модальности в современном русском языке. Ростов н/Д.

дит сущность модальных отношений. Следует, однако, учесть, что реальность и ирреальность при этом рассматриваются весьма широко и неоднозначно.

Некоторые лингвисты, считая основным для модальности коммуникативное намерение говорящего, выделяют в соответ­ствии с этим критерием основные модальные схемы высказы­ваний повествовательные, вопросительные, побудительные и желательные. Такое включение целеустановки в объем катего­рии модальности влечет за собой необходимость более четкой градации типов высказываний, фиксации наличия различных промежуточных типов 4 .

Но следует иметь в виду, что выделяемые с учетом ком­муникативно-прагматического подхода коммуникативные зна­чения "неодноплановы значениям собственно модальным" 5 . Категория модальности и целеустановка взаимодействуют при оформлении высказывания, однако единицы с одинаковой мо­дальностью могут различаться по типу целеустановки. Если же признать, что целеустановка входит в состав категории мо­дальности, то модальное (частное) значение и значение целе­установки должны взаимоисключаться как элементы одного обобщённо-грамматического значения, на основе которого оформляется грамматическая категория. В русском же языке это не соответствует реальному положению вещей.

Следует также попытаться отграничить модальность как лингвистическую категорию от близких к ней категорий отри­цания, эмоциональности и более общей, чем модальность, ка­тегории предикативности.

Предикативность так же, как и модальность, является не­отъемлемым признаком предложения-высказывания, однако представляет собой категорию белее высокого уровня абстрак­ции. Категория модальности входит в категорию предикатив­ности в качестве составляющего элемента (в данном случае речь идет о модальности объективной).

4 См.: Блох М. Проблемы парадигматического синтаксиса: Автореф. дне. ... д-ра филол. наук. М., 1977, Валимова Г.В. Функциональные типы предложений в современном русском языке. Ростов и/Д, 1967.

" См.: Блох М. Проблемы парадигматического синтаксиса: Автореф. дис. ... д-ра филол. наук М, 1977; Валимова Г.В Функциональные типы предложений в современном русском языке. Ростов н/Д. 1967.

Некоторые исследователи, в частности Г.П. Немец, Н.Е. Петров и др. 6 , включают в объем категории модальности раз­личные эмоционально-экспрессивные элементы. Представля­ется необходимым разграничить модальность и эмоциональ­ность как категории. Модальность - это неотъемлемый признак предложения, как категория стабильна. Эмоциональность (и экспрессивность) являются факультативными признаками. Предложение-высказывание может быть нейтральным с точки зрения эмоциональности и экспрессивности. Кроме того, одно и то же предложение, сохраняя модальность, может передавать различные эмоции, изменять эмоциональную окраску. Напри­мер, предложение "Идет дождь" в зависимости от интонации по воле говорящего может передавать радость, сожаление, удивление и т.д. Дополнительным признаком, позволяющим разграничить модальность и эмоциональность, можно считать то, что каждая из этих категорий обладает своим набором средств выражения.

Как указывалось ранее, ряд ученых включает категорию негопозитивности в объем категории модальности. В лингвис­тике представлена особая концепция отрицательной модально­сти 7 . Однако данные категории необходимо разграничивать. Отрицание представляет собой категорию более высокого уровня абстракции. Модальные же значения охватывают лишь часть значений, присущих категории отрицания. Отрицатель­ные конструкции, базируясь на утвердительных, богаче в ком­муникативном и прагматическом аспектах.

Кроме того, объективная модальность всегда представле­на в конструкции эксплицитно, а отрицание может быть и им­плицитным. И субъективная, и объективная модальность обла­дают набором средств выражения, отличным от речевых реа­лизаций категории отрицания. Так, в частности, отрицание в отличие от модальности может быть выражено средствами словообразовательного уровня. Таким образом, предпочти­тельнее опираться на традиционное понимание модальности.

Понимание статуса лингвистической категории модаль­ности зависит от подхода к явлениям языка, которым пользу­ется тот или иной лингвист. Так, модальность рассматривается

6 Немец Г.П. Указ соч.; Петров НЕ. О содержании и объеме языковой модаль­
ности. Новосибирск, 1982.

7 FxnepceH О. Философия грамматики М, 1958.

как понятийная 8 , синтаксическая 9 , семантическая 10 , таксоно­мическая, функционально-семантическая категория. Послед­няя точка зрения опирается на концепцию, предложенную В.В. Виноградовым. В дальнейшем это направление анализа было развито в работах А.В. Бондарко".

Функционально-семантическая категория (ФСК) модаль­ности понимается как категория, "охватывающая систему грамматических форм глагольного наклонения, а также син­таксические и лексические средства выражения отношения высказывания к действительности" 12 . Подобный подход к ка­тегории модальности не противоречит традиционному деле­нию модальности на объективную и субъективную, так как каждый из этих типов модальности соответствует определен­ным значениям, реализует их с помощью собственных средств выражения. Различаются они и по признаку обязательности (факультативности). Объективная модальность является обяза­тельным признаком предложения-высказывания. Субъектив­ная - признак факультативный, при этом субъективная мо­дальность как бы наслаивается на объективную: эти типы мо­дальности постоянно взаимодействуют. Традиционно объек­тивная модальность подразделяется на реальную и ирреаль­ную. Ядром средств выражения объективной модальности яв­ляется грамматическая категория наклонения глагола. В зави­симости от того, считает ли говорящий содержание высказы­вания по доминирующим признакам реальным или ирреаль­ным, в качестве средств выражения используют те или иные формы наклонения. Однако реальность/ирреальность в лин­гвистике понимаются неоднозначно. Для того, чтобы более точно разграничить эти понятия, некоторые исследователи предлагают, во-первых, определить узкое и широкое понима­ние "реальности", а во-вторых, ввести третий элемент системы - "потенциальность". При этом потенциальность понимается как зона, которая фиксирует переход от ирреальности к реаль­ности. При этом реальность в узком смысле соотносится с ак­туальностью, фактичностью. Ядром средств ее выражения яв-

8 Мещанинов И.И. I лагол М., Л., 1949; Ломтев Т.П. Предложение и граммати­ческие категории. М., 1972. " Немей Г.П Указ соч., Петров НЕ. Указ. соч.

"" Золотова Г.А. Коммуникативные аспекты русского синтаксиса. М., 1982; Шведова Н.Ю. Очерки по синтаксису русской разговорной речи. М., 1960. 12 Бондарко А.В, Грамматическая категория и контекст. Л., 1971. С. 11.

ляется форма настоящего актуального, а также формы про­шедшего времени. Реальность в широком смысле выражается всеми формами изъявительного наклонения, в том числе и бу­дущего времени. Форма будущего времени иногда рассматри­вается лингвистами как способ выражения ирреальной мо­дальности. Предпочтительной, на наш взгляд, является точка зрения, согласно которой, данная форма относится к сфере потенциальности: "Завтра я отправлю эту статью в газету" (В. Иванов). В данном примере выражено твердое намерение субъекта совершить, действие. Отнесенное к плану будущего действие мыслится как реальное. Данная форма обслуживает сферу потенциальности, ситуация мысленно преобразуется из ирреальной в реальную.

Кроме микрополя реальности, в составе поля модальности выделяют микрополя - ирреальности, необходимости, возмож­ности, желательности, предположительности и т.д.

Рассмотрим структуру и систему средств выражения ос­новных микрополей.

Как уже говорилось, ядром средств выражения микропо­ля реальности является изъявительное наклонение (или син­таксическое наклонение - индикатив). Периферия микрополя реальности представлена:

1) формами глагола, которые не относятся к определен­
ному наклонению, в частности, инфинитивом: "В квартире
молчали, а она на них кричать" (А. Данилова);

2)глагольными формами типа баи, хлоп, толк, стук и
т.п.:

"Она дугой тарелку о стену" (М. Серова);

3) формами причастий и деепричастий: "Звон этот влетел
в комнату, заставляя колебаться шторы, ярко освещенные
солнцем" (В. Катаев) (пример А.В. Бондарко).

Микрополе возможности пересекается с микрополями реальности и ирреальности. Можно говорить о реальной и ир­реальной возможности. Реальная возможность представлена в конструкциях с четко выраженным намерением совершить действие. В таких конструкциях выражается и воля говоряще­го.

Микрополе возможности "объединяет лексические, мор­фологические и синтаксические средства, выражающие пред­ставление говорящего о такой связи между субъектом пред­метной ситуации и его признаком, при которой существует

Обусловленность ситуации детерминирующими факторами, допускающими различный исход потенциальной ситуации - её реализацию или нереализацию" 13 . Значение возможности мо­жет быть выражено:

1) на лексическом уровне - модальными глаголами мочь (смочь), уметь (суметь) (при этом под модальным глаголом, вслед за Ш. Балли, мы понимается глагол, имеющий в семан­тической структуре модальную сему) и предикативами можно, возможно и др.;

2)на морфологическом уровне - формами будущего вре­
мени, настоящего, прошедшего (в переносном значении), а
также формами сослагательного наклонения; выбор морфоло­
гических средств выражения модального значения возможно­
сти зависит от того, мыслится ли ситуация как реальная или
ирреальная;

3)на синтаксическом уровне - специализированными ин­
финитивными конструкциями.

В предложении-высказывании значение возможности обычно реализуется комплексом средств. Семантическая " структура поля возможности строится на противопоставлении по признаку "внешний/ внутренний". Выделяется внешняя и внутренняя возможность. Внешняя возможность обусловлена факторами, которые находятся вне субъекта (социальными, природными). Внутренняя возможность определяется внут­ренними характеристиками субъекта (психические, физиче­ские, нравственные свойства и т.д.) либо свойствами объекта в бессубъектных конструкциях.

Микрополе необходимости также относится к сфере по­тенциальности, при этом конкретные речевые реализации кон­струкции со значением необходимости дают характеристику высказывания как реального или ирреального. Значение необ­ходимости выражается разноуровневыми средствами языка:

1) модальными лексемами (надо, необходимо, надобно и т.п.: обязан, должен, принужден и др,; следует, приходится, надлежит я др.; долг, обязанность и т.д.); данные лексемы, включая в свой состав семы необходимости, долженствования, вынужденности; различаются по грамматической принадлеж­ности, что определяет их способность функционировать в той или иной синтаксической конструкции;

Теория функциональной грамматики. Темпорал&ность. Модальность / Под ред. А.В Бондарко. М., 1990. С 126.

2)независимым инфинитивом. Например: "Вы обещания
даете, а выполнять их нам" (В. Цветков). Инфинитивные пред­
ложения располагаются на периферии данного микрополя и
могут совмещать различные оттенки значения необходимости.
Часть инфинитивных конструкций является средством выра­
жения императивной семантики, ирреальной модальности:
"Всем срочно покинуть здание вокзала!" (из газет);

3)глагольными формами настоящего времени с особой
семантикой. Подобные формы передают оттенок необходимо­
сти как предписание (некоторые авторы называют эти формы
"настоящее предписания") 14 . Подобные формы настоящего
времени обычно используются в инструкциях, правилах, пред­
писаниях и т. п.: "В случае нарушения "Правил", дежурный
докладывает администратору, администратор принимает пре­
дусмотренные меры (из "Правил проживания в гостинице");

4)формами повелительного наклонения, которые исполь­
зуются не в основном значении, а сближаются по семантике с
формами изъявительного наклонения: "Кто-то отдыхает, а я
трудись" (М. Липскеров). Часть форм сближается, по-
видимому, с формами будущего времени изъявительного на­
клонения, обслуживая, таким образом, сферу потенциально­
сти. Формы повелительного наклонен

[лингвистические заметки]

А. В. Величко

ЗАКОН ЭКОНОМИИ

КАК УСЛОВИЕ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ И РАЗВИТИЯ ЯЗЫКА

ALLA V. VELICHKO

LAW OF ECONOMY AS A CONDITION OF LANGUAGE FUNCTIONING AND DEVELOPMENT

В статье рассматриваются принципы закона экономии на разных уровнях системы языка - в фонетике, лексике, словообразовании, морфологии и синтаксисе. Анализируется важная роль принципов экономии для развития языка и для правильного его функционирования. Подробнее рассматривается тенденция к стандарту.

Ключевые слова: закон экономии, развитие языка, функционирование языка, стандартные (воспроизводимые) высказывания.

This article discusses the principles of the law of economy at different levels of language - in phonetics, vocabulary, word formation, morphology and syntax. It analyzes the importance of the principles of economy for the development of the language and its correct functioning. Towards standard trend is considered in detail.

Keywords: law of economy, development of language, the functioning of language, standard (reproducible) statements.

Алла Васильевна Величко

Кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка для иностранных учащихся филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова [email protected]

Язык социален, он функционирует в социальной среде: «Происхождение и преобразование языка никогда не принадлежит одному человеку, но только - общности людей, языковая способность покоится в глубине души каждого отдельного человека, но приводится в действие только при общении» . На функционирование и развитие языка влияют социальные факторы. «Язык обслуживает общество во всех его сферах, является отражением общественного сознания, реагирует на изменения во всех сферах общественной жизни и, наконец, сам создается и формируется обществом. Более того, люди, используя язык в своей общественной практике, по-разному относятся к языку, к одним и тем же языковым явлениям и, предпочитая одни, отвергают другие» .

Одним из принципов организации и существования языка является принцип экономии. Язык стремится достичь наибольшего результата, используя меньшее количество средств. Эта проблема привлекала внимание разных исследователей. Одним из первых обратил на неё внимание А. Мартине. Исследуя закономерности формирования и изменения языка, он приходит к выводу: «Языковое поведение регулируется, таким образом, так называемым „принципом наименьшего усилия“, мы предпочитаем, однако, заменить это выражение простым словом „экономия“» .

Принцип экономии охватывает все уровни языка и проявляется по-разному. «Термин „экономия“ включает все: и ликвидацию бесполезных различий, и появление новых различий, и сохранение существующего положения. Лингвистическая экономия - это синтез действующих сил» [Там же: 130].

В статье ставится цель - проследить, как этот закон проявляется в языке и чем обусловлено его регулярное действие. В первую очередь действие этого закона касается фонетической стороны языка. Известно, что при говорении органам произнесения приходится прилагать разные усилия для произнесения разных звуков, и естественное стремление говорящего человека облегчить произношение трудных звуков. Некоторые варианты более легкого произнесения имеют закономерный характер, обусловлены фонетическими законами, такими, как редукция, оглушение и т. п.

С другой стороны, в языке имеются сочетания звуков и целые слова, трудные для произношения (по отношению к таким словам используются глаголы выговаривать, проговаривать, означающие «произносить с трудом, прилагая усилия»), и в узусе для таких случаев вырабатывается общепринятый вариант «легкого», «упрощенного» произнесения. Так, приветствие «Здравствуйте, Александр Александрович!»

произносится «Здрасьте, Сан Саныч!», вопрос «Вы не видели Павла Павловича?» звучит как «Вы не видели Пал Палыча?»; слово человек произносится как «чиек» и т. п. Здесь можно вспомнить и так называемые беглые гласные и непроизносимые согласные, также возникшие для облегчения произношения соответствующих слов: уголок - уголка, песок песка, лестница и т. п. Е. Д. Поливанов отмечал, что «экономия рабочей энергии - это типичная черта нашей фонационной деятельности» .

В морфологической системе разных языков отмечается стремление к освобождению от некоторых трудных, не очень частотных морфологических форм. Так, в русском языке исчезла категория двойственного числа, ее следы мы находим в формах множественного числа существительных, обозначающих парные предметы: глаза, берега, рога. Может быть, по той же причине экономии ушли формы деепричастий, оканчивающиеся на -учи, -ючи (идучи, играючи, сидючи, глядючи). Их вытеснили современные формы, более короткие и более легкие для произношения. В узусе закрепилась форма родительного падежа

[А. В. Величко]

множественного числа помидор, апельсин, мандарин, ставшая почти нормой.

В области словообразования закон экономии также активно действует. Огромное количество аббревиатур (вуз, МГУ, Учпедгиз) обусловлено стремлением к краткости и простоте произношения. Образование аббревиатур - продуктивный способ, появляются новые образцы (гумпомощь, музкомедия, ветпомощь). Типичны существительные, образованные с помощью суффикса -к- от прилагательных и эквивалентные по содержанию словосочетанию, например: Третьяковка (= Третьяковская галерея), Вечерка, зачетка,читалка, манка, гречка; ср. также современное стиралка (= стиральная машина).

Человек способен присваивать себе язык в процессе его применения. Об этом писал Э. Бен-венист: «Язык устроен таким образом, что позволяет каждому говорящему, когда тот обозначает себя как я, как бы присваивать себе язык целиком» . Присваивая язык, человек способен подчинять его своим потребностям и целям, изменять его, приспосабливая к своим возможностям, а иногда и к своим вкусам. При этом он действует в рамках закона экономии, стремится сделать средства языка более удобными в процессе применения. Рассмотренные выше примеры являются убедительным подтверждением справедливости этого положения. Приведем еще один пример. Подчиняя себе язык, человек может отказаться от каких-либо слов, форм, которые ему просто не нравятся. Например, в случаях, когда образованные по грамматическим правилам слова, грамматические формы оказываются неблагозвучными, негармоничными, не вписываются в соответствующий ряд, они не приживаются в языке, просто отторгаются, носители языка предпочитают отказаться от таких слов, чтобы не нарушать грамматическую и звуковую гармоничность языковой системы. Именно этим объясняется тот факт, что в языке отсутствуют деепричастия от некоторых типов глаголов (печь, течь, жечь, ждать, рвать, пить, жить), не используется форма родительного падежа существительного мечты, отсутствует форма 1-го л. ед. ч. будущего времени глагола победить и т. п.

[мир русского слова № 2 / 2015]

[лингвистические заметки]

Принцип экономии органично сочетается с другим фундаментальным свойством языка - тенденцией к развитию, обновлению, совершенствованию. «Явственно воздействуют на язык не только исконный уклад национальной самобытности, но и всякое привносимое временем изменение внутренней направленности, всякое внешнее событие» .

Язык - орудие мыслей и чувств человека. Человек постоянно расширяет свое познание мира, углубляет его осмысление, развивается сознание, мышление человека, и у него возникает потребность обозначить новые объекты, с наибольшей глубиной выразить средствами языка свои мысли, отношения, но закон экономии сдерживает включение в состав языка новых единиц, поэтому используются более рациональные механизмы. А. Мартине, анализируя, с одной стороны, естественную тенденцию к расширению средств языка, а с другой - принцип экономии, пишет: «Расширение круга единиц может привести к большей затрате усилий, чем та, которую коллектив считает в данной ситуации оправданной. Такое расширение является неэкономичным и обязательно будет остановлено. С другой стороны, будет резко пресечено проявление чрезмерной инерции, наносящей ущерб законным интересам коллектива» .

Взаимосвязь двух свойств языка - процесса развития и стремления к экономии - получает разнообразное проявление. Язык имеет ресурсы и механизмы для обозначения новых явлений, понятий, представлений, которые возникают в жизни данного социума, избегая при этом слишком большого появления новых языковых единиц. Для этого язык всегда подключает возможности словообразования, синтаксиса, а также когнитивные механизмы.

Так, присоединение приставок к глаголу позволяет дифференцировать общее его значение, выделять в нем большое количество дополнительных смысловых компонентов и оттенков. Например, существует более двадцати приставочных глаголов, мотивированных глаголом говорить, около двадцати приставочных глаголов образуется от глагола жить. Однокоренные су-

ществительные, образованные с помощью суффиксов от слова дом (дом, домик, домишко, домище, домина), представляют разные виды этого строения и разные его характеристики.

Новые объекты, явления и представления, возникающие в жизни и в деятельности человека и всего общества, обозначаются нередко не путем новой языковой единицы, а в результате развития семантики существующего слова, благодаря расширению его сочетаемости, сферы употребления и т. д. (ср.: верить в бога - в свои возможности, в спортсмена, в предсказания, в приметы или наблюдать за играющими детьми - наблюдать чужое счастье, солнечное затмение). Появившиеся сейчас обозначения Мир меха и кожи, Мир кухни, Планета здоровья, Домашняя академия демонстрируют расширение семантического объема привычных слов за счет их смысловой отнесенности к новым, нетрадиционным объектам. Аналогичный процесс наблюдается и в других словах, ср., например, новое значение слова площадка: Артист очень популярен, он выступает с концертами на разных площадках (здесь мы не касаемся того, насколько удачны эти конкретные обозначения). Таким образом, принцип экономии является тем механизмом, который обеспечивает, с одной стороны, развитие и обогащение языка, с другой стороны, его стабильность и системность.

Закон экономии предусматривает строгое соблюдение принципа целесообразности, необходимости существования в языке того или иного слова, словосочетания, грамматической формы, синтаксической конструкции Каждая единица, существующая в языке, должна выполнять определенную функцию, ее наличие должно быть необходимым. Так, вхождение в язык нового слова, в том числе иноязычного, казалось бы, той же семантики, что и уже существующее, мотивируется обычно тем, что оно характеризуется дополнительным смысловым или коннотативным компонентом, отсутствующим в уже существующем (ср.: убийца - киллер, союз - альянс).

Если же языковая единица оказывается «без работы», язык, пользователи языка освобождаются от него. В лексическом составе языка неко-

[мир русского слова № 2 / 2015]

торые слова характеризуются в словаре пометой «устаревшее», предупреждающей, что слово скоро может попасть в «архив» языка или уже находится там. Так, слова очи, ланиты, перст, не выдержав конкуренции, уступили место современным словарным единицам, а слова дрожки, кокошник, кичка, мортира ушли из языка вместе с ушедшими из жизни предметами, ими называвшимися .

В лексике стремление избегать лишних лексических единиц также проявляется в отсутствии абсолютных синонимов.

В синтаксисе связь тенденции к развитию языка и стремления к экономии проявляется в том, что значение одной и той же структуры может осложняться дополнительными смысловыми компонентами или оттенками. Ср. предложения с союзом если, в которых значение условия осложнено дополнительным смысловым компонентом: Если урока не было, учительница заболела; Если мальчик и видел слона, то только на картинке; Если письмо и придет, оно меня не обрадует; Если никто не ест эти яблоки, не надо их покупать.

Один и тот же союз может использоваться для выражения разных отношений в сложном предложении: Когда приедешь, позвони; Я люблю, когда в комнате светло; Я хорошо помню день, когда первый раз пришла в университет.

Рассматривая причины, которые обусловливают последовательное и разнообразное проявление закона экономии, следует учитывать, что язык - это основное средство общения. Все названные выше явления экономии обусловлены не только теми причинами, которые были названы, но также (а может быть, прежде всего) особенностями, условиями процесса общения. Общение - это речевое взаимодействие, и человек, участвуя в коммуникации, проявляет себя как общественная личность - не только стремится реализовать свои потребности, но и ориентируется на адресата, учитывает его интересы и возможности, так как хочет быть правильно понят, надеется получить ответную реакцию. В связи с этим для правильного течения процесса коммуникации важное значение имеет еще один принцип лингвистической экономии - тенденция к стандарту.

[А. В. Величко]

Стандарт - это использование в речи готовых, воспроизводимых единиц языка в их постоянном оформлении, формальном составе и в закрепленном, неизменном значении и условиях функционирования. Эта «система общественно релевантных стереотипов присутствует в каждом акте живой речи. Общее и частное здесь выступает в неразрывном единстве» .

Образование и функционирование стандартных, воспроизводимых языковых единиц, построений обусловлено прагматикой языка, его установкой на общение. Для общения необходимы воспроизводимые единицы, они обеспечивают такую важную черту общения, как динамизм. В процессе коммуникации ход мысли говорящего должен получить такое словесное воплощение, чтобы адресат не тратил лишних усилий и времени на восприятие полученной информации. Стереотипные, воспроизводимые языковые единицы облегчают говорящему формулирование сложной мысли (не требуется заново подбирать слова и связывающие их конструкции). С этой точки зрения наличие воспроизводимых единиц - важнейшее условие и требование эффективного общения.

Е. Д. Поливанов писал о принципе экономии энергии как о типичной черте не только фонационной деятельности, но и как о естественном условии обыденной речи, где «приходится исключать из акта мышления как такового творчество символа, долженствующего выразить известное внеязыковое представление: этот символ, „рече-ние“ оказывается уже готовым» . В качестве примера он приводит фразу «Да, благодарю», которая традиционно используется в общении как готовый ответ на предложение чего-либо, которую говорящему не нужно создавать. «Чтобы функционировать как единое целое, как сложная социальная система, общество должно установить такие рамки поведения индивидов, в которых поведение становится единообразным, стабильным, повторяющимся» .

Ситуации и аспекты взаимодействия людей в их повседневной жизни часто повторяются, и поэтому стереотипны, это привело к образованию в языке стереотипных, воспроизводимых

[мир русского слова № 2 / 2015]

[лингвистические заметки]

построений. В языке сложился ряд функционально-семантических систем стандартных, воспроизводимых языковых единиц: речевой этикет, пословицы и поговорки, афористика, лексические фразеологизмы, синтаксические фразеологизи-рованные конструкции и обороты, стационарные предложения и др. Они различаются формально-структурными особенностями и выполняют в процессе речевой деятельности, в общении разные функционально-семантические роли.

Остановимся несколько подробнее на одном из видов воспроизводимых синтаксических единиц - на предложениях фразеологизиро-ванной структуры (ФС). Имеются в виду предложения типа: Тоже мне город; Традиция традиции рознь, Не лететь же туда самолетом!; Нет бы тебе спокойно поговорить с ней; Хоть меняй работу; Куда девочке все это съесть и т. п., см. подробнее: . ФС самым непосредственным образом связаны с коммуникативным процессом, играют в нем свою специфическую роль. Они сложились и закрепились в языке для выражения типичных, коммуникативно значимых для общения и, следовательно, чрезвычайно частотных реакций говорящего на содержание сообщения. Эти реакции могут представлять собой сложные мыслительные построения, использование ФС облегчает говорящему их словесное оформление, а адресату обеспечивает быстрое и точное восприятие полученной информации и дает время для ее переработки и подготовки ответной реакции.

Специфика ФС в том, что они, в отличие от других воспроизводимых единиц, которые представляют собой выражение готовой мысли, отражают только мыслительный процесс, а не его результат, движение мысли, а не законченную мысль. В фразеологизированных предложениях проявляется динамика мышления. ФС - это сложные, многокомпонентные информативные знаки, и в этом отношении они представляют собой сложные сценарные фреймы. ФС представляют собой формулы, модели мысли, поэтому они частично воспроизводятся (строятся по закрепленной модели), а частично производятся, давая возможность говорящему передать нужное ему содержание. В них воспроизводимая часть, за-

дающая форму выражения, сочетается с производимой, свободной частью, позволяющей варьировать содержание. Другими словами, говорящий использует, воспроизводит готовую формулу, модель мышления, вкладывая в нее нужное ему содержание, наполнив ее нужным лексическим материалом, соответствующим содержанию обсуждаемой ситуации, и знает, что будет быстро и адекватно понят адресатом. ФС позволяет экономно передать большой смысловой, семантический и эмоциональный объем, избегая использования большого количества словесного материала.

Так, типовое значение ФС ох уж + эти + мне + сущ. - негативная оценка названного объекта, однако этим не исчерпывается семантическая и смысловая полнота этой структуры. Она закрепляет сложное движение мысли, которое представляет собой пересечение, соединение нескольких мыслительных компонентов разного характера:

1) негативно оценивается не сам объект, а его действие или проявление;

2) такое действие, по наблюдениям говорящего, неоднократно повторяется или долго продолжается;

3) происходящее мешает говорящему, лишает его комфорта;

4) действия объекта вызывают негативные эмоции говорящего;

5) говорящий выражает свою реакцию, чтобы быть понятым, вызвать ответную реакцию.

Благодаря наличию переменного компонента по модели может быть построено практически неограниченное количество высказываний, которые передают тот же ход мысли, но получают разную содержательную реализацию, т. е. направлены на разное референтное (денотативное) содержание. Так, высказывания Ох уж этот мне Вася; Ох уж эти мне мальчишки; Ох уж эти мне туристы выражают реакцию на действия лиц, Ох уж эти мне экзамены, Ох уж эта мне стирка, Ох уж эта мне работа - отношение к какому-либо действию; Ох уж эта мне зима, Ох уж эти мне дожди, Ох уж этот мне ветер - реакцию на явления природы и т. п.

[мир русского слова № 2 / 2015]

Фразеологизированное высказывание, состоящее из небольшого количества слов, позволяет говорящему быстро оформить сложную мысль, и при этом оно легко понимается собеседником / собеседниками, так как такие воспроизводимые построения в виде готовых образцов, формул существуют в сознании носителей языка, имеются в «ассортименте словарного, фразеологического мышления» ; они находятся в распоряжении говорящего, и он может использовать их для реализации своих коммуникативных потребностей согласно сложившейся ситуации общения.

Таким образом, закон экономии проявляется в языке по-разному, и силы, действующие в нем, служат общей чрезвычайно важной цели - обеспечивают говорящей личности необходимые условия для комфортного пользования средствами языка, способствуют правильному и эффективному осуществлению процесса речевого об-

[А. В. Величко]

щения, создают рациональный механизм для развития и обогащения языка.

ЛИТЕРАТУРА

1. Аркадьева Т. Г., Васильева М. И., Проничев В. П. и др. Словарь русских историзмов: Учеб. пособие. М., 2005.

2. Бенвенист Э. Общая лингвистика. М., 2002.

3. Величко А. В. Синтаксическая фразеология для русских и иностранцев. М., 1996.

4. Гумбольдт В. Избр. труды по языкознанию. М., 1984.

5. Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М., 1985.

6. Левкович В. П. Обычай и ритуал как способы регуляции поведения. М., 1976.

8. Поливанов Е. Д. Факторы фонетической эволюции языка как трудового процесса // Поливанов Е. Д. Избр. работы. Статьи по общему языкознанию. М., 1968. С. 57-74.

9. Серебрянников Б. А. О материалистическом подходе к явлениям языка. М., 1983.

10. Швейцер А. Д., Никольский Л. Б. Введение в социолингвистику. М., 1978.

[ хроника]

ВСЕРОССИЙСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ С МЕЖДУНАРОДНЫМ УЧАСТИЕМ «НАЦИОНАЛЬНЫЕ КОДЫ В ЯЗЫКЕ И ЛИТЕРАТУРЕ.

ОСОБЕННОСТИ КОНЦЕПТОСФЕРЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ»

(Начало. Продолжение на с. 35, 41)

28-30 ноября 2014 года в Нижегородском государственном университете им. Н. И. Лобачевского (ННГУ) на базе филологического факультета проходила Всероссийская научная конференция с международным участием «Национальные коды в языке и литературе. Особенности концептосферы национальной культуры». В конференции приняли участие более 100 учёных из разных городов России (Арзамас, Архангельск, Владимир, Волгоград, Воронеж, Екатеринбург, Иваново, Ижевск, Йошкар-Ола, Казань, Киров, Москва, Нижний Новгород, Петрозаводск, Санкт-Петербург, Саратов, Саранск, Симферополь, Тюмень, Ульяновск, Уфа, Челябинск), а также из Белоруссии, Германии, Китая, Чехии и Румынии.

Конференция явилась своего рода подведением итогов исследования национальной концептосферы, которое проводилось на филологическом факультете на протяжении последнего десятилетия и которое является особенно актуальным в эпоху глобализации.

В докладах пленарного заседания были рассмотрены проблемы мультикультурности в современной английской литературе (проф. Литературного института им. А. М. Горького С. П. Толкачев), художественного перевода в современной русской литературе (д-р филол. наук И. С. Юхнова, ННГУ), лингвокогнитивной интерпретации способов репрезентации в языковом сознании образа страны (проф. Высшей школы экономики Т. В. Романова, Нижний Новгород), проблемы преподавания русского языка как иностранного в современ-

ных условиях (проф. Московского государственного университета экономики, статистики и информатики С. С. Хромов).

На конференции работали 12 секций (6 литературоведческих и 6 лингвистических).

В докладах литературоведческих секций «Немецкий акцент в эстетическом сознании XIX-XX вв.: константы и переменные», «Рецепция инокультурного кода в западноевропейском литературном сознании», «Исследования художественного текста с точки зрения феномена национального кода», «Поиск национальной идентичности в литературе скандинавских и романских стран», «Рецепция инокультурного кода в европейском литературном сознании», «Интеграция образов иного искусства в литературном произведении» обозначилась теоретическая проблема соответствующего терминологического поля, поскольку термины «культурный код», «национальный код» и «художественный код» в настоящий момент не имеют строго определенных границ дефиниций. Было уделено внимание проблемам восприятия и трансформации европейских культурных кодов американскими и западноевропейскими писателями в диахроническом и синхроническом аспектах, вопросам гибридности литературных форм; рассматривались причины возрождения идей и стереотипов викторианства в современной культуре, а также трансформация самого понятия «английскость». Были обсуждены проблемы о специфике восприятия национальных кодов русской литературы в произведениях

[мир русского слова № 2 / 2015]

Изучение внутренних законов развития языка представляет одну из важнейших
задач лингвистического исследования. <…> Общие законы развития присущи
всякому языку как общественному явлению особого порядка, как средству общения,
обмена мыслями между людьми. Специальные законы развития наличествуют в
отдельных языках, определяя их качественное своеобразие, пути развертывания и
совершенствования этого качества. При этом частные, специфические закономерности
развития того или иного языка представляют конкретное проявление общих законов
языкового развития. <…> Так называемые звуковые (или фонетические)
законы и явления грамматической аналогии, установленные
сравнительно-историческим языкознанием как частные эмпирические закономерности
фонетического и грамматического развития отдельных языков, основаны на общих
законах, присущих языку как средству общения. <…>

Грамматическая аналогия представляет собою процесс уподобления,
создающий новую форму по образцу старой. Она является грамматическим
новотворчеством <…> ретроспективного характера, строящим новые
грамматические формы, пользуясь материалом старых форм. Аналогия служит
средством улучшения грамматического строя языка, совершенствования
грамматической формы или системы форм данного языка в соответствии с внутренними
законами его развития. Будучи одним из общих законов развития грамматики,
улучшения и совершенствования грамматических правил языка, она действует в
каждом языке своеобразными путями, в соответствии с особенностями
грамматического строя данного языка. Соответственно этому, явления аналогии
представляют результат взаимодействия между устойчивостью грамматической системы
и общей тенденцией к улучшению грамматических правил языка.

Основное направление аналогических новообразований определяется принципом
однозначной связи грамматической формы и содержания, согласно которому
одинаковые грамматические признаки выражают одинаковые значения, а одинаковые
значения выражаются одинаковыми грамматическими признаками. На самом деле в
любом языке наличествуют многочисленные противоречия между грамматическими
формами и их значением. Ср. в русском склонении: мост – именительный
падеж множественного числа мосты , но город – именительный падеж
множественного числа города ; в немецком der Та g
– множественное число di е Та g е , но der
Schl а g – множественное число di е
S с hl ä g е ; в спряжении
глаголов: li е g еп – прошедшее время l а
g , но fli е g еп – прошедшее время fl
о g , si е g еп – прошедшее время
siegt е и т.п. Подобного рода противоречия объясняются тем, что
язык, как явление историческое, находится в развитии, в движении. «Исключения»,
которые регистрируются описательной грамматикой данного языка, раскрываются с
точки зрения его истории как отложения закономерностей прошлого или как
зарождение новых закономерностей, еще не получивших общего значения.

<…> Мы можем и должны говорить о грамматической аналогии как об одном
из общих внутренних законов развития языка.

Принято различать аналогию внутреннюю и внешнюю .
В первом случае аналогические уподобления имеют место внутри системы флективных
изменений данного слова; во втором случае – между аналогичными по своей функции
грамматическими формами разных слов, принадлежащих к различным типам
словоизменения внутри одной грамматической системы.

Для иллюстраций приведем несколько широко известных примеров.

Внутренняя аналогия .

а) В древнерусском склонении переход заднеязычных к ,
г , х > ц , з ,
с перед гласными h или è вызвал соответственные
чередования последнего согласного корня: ср. именительный падеж единственного
числа вълкъ – «волк» вълц h
вълци ; именительный падеж
единственного числа другъ , местный падеж единственного числа друз
h , именительный падеж множественного числа друзи ; именительный
падеж единственного числа духъ , местный падеж единственного числа
дус h , именительный падеж множественного числа дуси и т.п.
Различие это постепенно устраняется аналогической унификацией по большинству
падежей: предложный падеж единственного числа о волке , друге ,
духе ; именительный падеж множественного числа волки ,
други , духи . Поскольку падеж был достаточно четко обозначен
своим окончанием, дифференциация корня, наличествовавшая в некоторых падежах,
стала излишней: восстановление единства корня является несомненным
грамматическим улучшением.

б) Сходного типа чередования, основанные на переходе к ,
г > ч , ж перед передними гласными,
наличествуют и в настоящем времени глаголов: ср. пеку – печешь –
печет и т.д. – пекут , берегу – бережешь –
бережет и т.д. – берегут и др. Народные диалекты и так называемое
«просторечье» знают аналогические формы: пекёшь , пекёт ,
берегёт , и т.п., однако литературный язык сохраняет здесь древнее
различие по лицам. Мы встречаемся в немецком глаголе с подобными чередованиями в
области вокализма: ср. ich пе h те – du
nimmst – е r ni тт t
; i с h g е b е –
du gibst – е r gibt ; ich
f а hr е – d и f
ä hrst – е r f ä hrt
и др. (палатализация гласного корня под влиянием элемента i в
окончании 2-го и 3-го лица единственного числа в древненемецком языке). В
диалектах и здесь широко распространена аналогическая унификация: d и
пет st – е r пет t ; d и
f ā r š t – е r f
ā rt ; однако литературный язык сохраняет чередование.
<…>.

Внешняя аналогия .

а) Родительный падеж множественного числа на -ов в словах
мужского рода с твердой основой распространился в русском языке по аналогии
старых основ на и (ъ ). «Родительный множественного
числа в именах на *-о мужского и среднего рода, в именах на
*-а , также в основах на согласные, после эпохи падения глухих
оказался совпавшим с чистой основой этих рядов существительных, не содержа таким
образом никаких положительных формальных признаков для характеристики падежной
формы (ср. родительный падеж множественного числа раб , конь ,
сел , поль , жен , душь , ден ,
церковь , матер , имен и под.); только в именах на
*-и соответственным окончанием явилось -ов и в
именах на *- i мужского и женского рода – окончание
-е j (из древнейшего -ии , т.е.
*-ъ ji )» .

Причиной аналогического распространения окончания -ов ,
происходящего из весьма малочисленной группы основ на и- типа
сынов (в которых элемент -ов , по своему происхождению,
является не падежной флексией, а вариантом основообразующего гласного), явилось
совпадение в мужском роде именительного падежа единственного числа и
родительного падежа множественного числа, одинаково утративших падежное
окончание (им. ед. рабъ – род. мн. рабъ). «Распространение в этом
склонении окончания -ов , заимствованного из основ типа
сынъ , – пишет Л.А. Булаховский,– соответствует тенденции сообщить форме
примету, отличающую ее от именительного падежа единственного числа». В этом смысле процесс этот также служит
улучшению грамматической системы. После продолжительной борьбы старая форма без
окончания удержалась в литературном языке, как показывает Л. А. Булаховский,
там, где слово «относительно мало нуждалось в падежной характеристике» , например, в названиях парных
предметов, обозначений мер и веса, часто употребляющихся со счетными словами (
пара сапог , пять аршин , десять раз и т.п.), или там, где
наличествовала формальная дифференциация, – ударением (именительный падеж
единственного числа зубóк
з ý бок , именительный падеж единственного числа
вóлос – родительный падеж множественного числа волóс и др.) или
наличием суффикса единственного числа (названия народов, обычно с приметой
-ин : славянин – славян , татарин –
татар и т.п.). Это обстоятельство наглядно свидетельствует о внутренней
(хотя и ненамеренной, бессознательной) целесообразности развития подобных
аналогических процессов. Основы среднего рода на -о не приняли в
литературном языке окончания -ов , поскольку именительный
единственного дифференцируется здесь окончанием -о (ср.
дело – дел , место – мест и т.п.); однако в народных
диалектах широко распространены аналогические формы (местов ,
делов ) . Колебания между облаков – облак ,
яблоков – яблок связаны с двойственной формой этих слов как имен
мужского или среднего рода (именительный падеж единственного числа яблоко
– яблок , облако – облак ) .

б) Окончания дательного, творительного и местного (предложного) падежей на
-ам , -ами , -ах , объединяющие в
настоящее время склонение существительных во всех трех родах (ср. волках
, женах , делах и т.д.), являются аналогическим обобщением
окончаний старых женских основ на -а . Процесс этот поддерживался
наличием окончания -а в именительном-винительном множественного
числа среднего рода, личными именами мужского рода на -а типа
воевода , слуга , собирательными типа господа и др., а
также общей потерей грамматических признаков рода во множественном числе
прилагательных. Вытесненными, после долгого-периода колебаний, оказались
окончания других основ: -омъ (-емъ ),
-ы (-и ), — h х (
-ихъ ), засвидетельствованные в письменности до начала XVIII в.

В обоих приведенных случаях внешней аналогии аналогические процессы
совершаются на основе общего смешения и унификации типов склонения: потеря
основообразующими суффиксами их первоначальной смысловой значимости вызывает
тенденцию к устранению формальных различий между одинаковыми падежами и тем
самым к улучшению грамматического строя языка в соответствии с его внутренними
законами. <…>

Таким образом, внутренняя аналогия, устанавливая единство внутри системы
флективных видоизменений данного слова, более четко и однозначно выделяет
корневую морфему как носительницу предметного (материального) значения слова.
Поэтому можно говорить в таких случаях об аналогии материальной ,
восстанавливающей материальное единство слова. Внешняя аналогия осуществляет
перестройку грамматической системы в целом или в частях в направлении унификации
или дифференциации, по внутренним законам ее развития; она устанавливает новое
единство системы грамматических форм и в этом смысле может быть названа
аналогией формальной , точнее – аналогией грамматических форм .

Жирмунский В.М. Внутренние
законы развития языка и проблема грамматической аналогии. Труды института
языкознания. Т. IV . – изд-во Академии наук СССР, М.: 1954, с. 74 – 79.

С.П. Обнорский. Именное
склонение в современном русском языке. Вып. 2, Л., 1931, стр. 149 – 150.

Л.А. Булаховский. Исторический

Рассуждая о законе экономии, лингвисты нередко употребляют формулировки «язык отменяет что-то», «язык избавляется от чего-то», «язык стремится освободиться от чего-то» и т. п.? Разумеется, сам язык как система знаков не имеет собственной воли и цели. Ранее уже говорилось, что все изменения в языке – следствие его использования как средства коммуникации. Это сами говорящие в процессе общения бессознательно стремятся свести к необходимому минимуму

- и силы, которые затрачиваются на произношение, – экономия речевых усилий, речевой энергии;

- и время, которое необходимо для передачи конкретной информации, – экономия речевого времени;

Несколько перефразируя французского ученого А. Мартине, можно определить сущность закона экономии следующим образом: человек расходует столько речевых усилий, столько речевого времени и столько языковых средств, сколько требуется для того, чтобы речь его была правильно понята собеседником .

Наиболее наглядно действие закона экономии речевых (произносительных) усилий в области фонетики. История всех языков показывает, что со временем из большинства фонематических систем исчезали объективно трудные для произношения звуки, например, слоговые сонорные согласные: так индоевропейском корень *wlq-os (кружок под буквой ) ‘волк’ со слоговым плавным l в современном немецком звучит Wo l f , в русском вол к и т. д. Поэтому произношение чешского слова vlk со слоговым l для носителя русского языка представляет большую сложность, требуя дополнительного усилия.

Этим же объясняются почти все фонетические процессы как в прошлом, так и в современном состоянии языков. Действительно, при желании мы можем произнести [л ◦ оД къ], [с’эрД цъ], [в’иД ], но при этом понадобится такое сверхнапряжение наших органов речи, которое не является коммуникативно необходимым: оглушение согласного и даже его выпадение при достаточной длине слова обычно не разрушают слово настолько, чтобы помешать его узнаванию и пониманию. Кроме того правильный ход мысли адресата поддерживается контекстом или ситуацией общения, что особенно важно для коротких слов, где может возникнуть омофония: например, [л ◦ ук] – накрошить лук в салат и цветущий луг .

Закон экономии речевого времени проявляется прежде всего в разговорной речи. Одно из самых ярких его следствий – неполные предложения диалога, которые исключают всю лишнюю информацию, содержащуюся в предыдущих репликах и к тому же часто абсолютно ясную из самой ситуации разговора. На лексическом уровне экономия проявляется в так называемой универбации, т.е. в замене словосочетания одним словом, часто с коннотацией «разговорное» или «просторечное». Например, бить в барабан > барабанить , жена губернатора > губернаторша , зачетная книжка > зачетка, маршрутное такси > маршрутка, Публичная библиотека (в Петербурге) > Публичка, Ленинская публичная библиотека (в Москве) > Ленинка, станция метро Технологический институт > Техноложка или – более литературно – Технологическая (по аналогии с другими названиями: Василеостровская, Горьковская, Приморская ) и т.п. В письменной речи этот закон вызвал к жизни аббревиатуры как особый способ словообразования (см. гл. 6).

Наличие в языке закона экономии произносительных усилий никем не оспаривается, так как не только подтверждается множеством реальных фактов, но и распространяется на всех носителей языка без исключения. Однако действие закона экономии речевого времени, особенно разговорная универбация, имеет ситуативные и социальные ограничения, а потому нередко вызывает серьезные нарекания со стороны ревнителей чистоты литературной нормы.

Но более всего споров у лингвистов вызывает закон экономии языковых средств. Действительно, согласно этому закону, во многих языках есть «лишние» грамматические категории и формы, такова, например, с точки зрения некоторых лингвистов, категория рода, так как род в современных языках не имеет собственной семантики. Но значит ли это, что так называемые «безродовые» языки, например, английский, армянский, тюркские языки, устроены лучше и экономнее, чем языки с развитой категорией рода, подобные русскому, немецкому и др.? Допустимо ли вообще измерять оптимальность системы одного языка с позиций другого языка? Учитывая шаткость подобных утверждений, серьезной критике подверг закон экономии академик Р. А. Будагов.

Закон или тенденция? Взаимодействие внешних и внутренних законов развития языка . Многочисленные примеры, приведенные в этой главе, показывают, что тот или иной закон языкового развития редко проявляться в своем чистом виде. Для этого есть, как минимум, две причины.

Во-первых, язык обладает высокой внутренней сложностью и существует в еще более сложной социальной среде, которая воздействует на него различными своими сторонами, поэтому действие внутренних законов может тормозиться или ослабляться действием внешних факторов. Так, кодификация литературной нормы, будучи внешним по отношению к языку культурным фактором, сдерживает темпы развития языка и ограничивает действие многих внутренних законов, в частности, закона аналогии. Поэтому, например, слово кофе до сих пор по литературной норме русского языка не только не склоняется, но и сохраняет парадоксальный с точки зрения системы языка мужской род (при допустимости теперь, однако, варианта среднего рода в разговорной речи).

Во-вторых, множественность внутренних законов развития, действующих на одном и том же уровне языковой системы, неизбежно ведет к их взаимодействию с различными – ускоряющими или тормозящими – последствиями. Так, явление многозначности может быть результатом взаимодействия двух внутренних законов: с одной стороны, единице плана выражения соответствует не одна, а две или несколько единиц плана содержания, что говорит о действии закона содержательной асимметрии языкового знака; с другой стороны, развитие многозначности позволяет не увеличивать количество самих слов, что свидетельствует о действии закона экономии языковых средств. В данном случае взаимодействие двух законов гармонично, так как потребности мышления и коммуникации в новых, в том числе и экспрессивных средствах удовлетворяются без увеличения единиц лексикона.

В противоборство с законом экономии языковых средств нередко вступает такое свойство коммуникативной системы, как избыточность .

Так, в языках с развитым согласованием, подобных русскому, значения падежа, числа, рода могут неоднократно повторяться в существительном и согласуемых с ним прилагательных, местоимениях, причастиях и глаголах. Например, во фразе Вчера я встретила сво-ю стар-ую школьн-ую подруг-у выделенные флексии четырежды повторяют винительный падеж, женский род и единственной число.

Поэтому законы языкового развития часто приобретают характер более или менее последовательно проявляющейся тенденци. Так, универсальный закон смешения языков в истории разных языков (например, японского и китайского) и даже в разные периоды жизни одного и того же конкретного языка (в частности, русского) обнаруживается или в виде тенденции к активным иноязычным заимствованиям или как тенденция к относительной замкнутости, самодостаточности.

Учитывая это, некоторые исследователи вместо термина «закон» предпочитают употреблять термин «тенденция». Это характерно, в частности, для авторов соответствующего раздела академической монографии «Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка» (М., 1970).

Влияние человека и общества на развитие языка

В лингвистике давно был отмечен парадокс взаимоотношения человека со своим языком. Пользуясь языком, отдельная языковая личность постоянно, в каждый момент коммуникации бессознательно участвует в его развитии. Например, употребляя произносительный вариант [т’э]рмин , соответствующий современной орфоэпической норме, или ненормативный вариант [тэ]рмин , очень распространенный в речи молодого поколения русских, вы тем самым определяете или сохранение нормы, или её расшатывание, а возможно, и будущее её изменение. Причем сам говорящий совсем не задумывается не только о последствиях, но даже и о том, как он слово произносит, поскольку фонетические навыки максимально автоматизированы и подсознательны. На этом основании ученые говорят о спонтанности, стихийности, бессознательности языковых законов.

С другой стороны, попытки отдельного человека субъективно вмешаться в развитие языка, остановив действие объективных законов развития, обречены на неудачу. Начнем с простейшего примера: допустим, какому-то носителю русского языка вздумалось «на английский манер» не оглушать конечные звонкие согласные в своей русской речи. Удастся ли это предприятие из области «лингвистической фантастики»? Очевидно нет: это противоречит закону экономии речевых усилий, распространяющемуся в русском языке на эту фонетическую позицию, и потребует от говорящего не только невозможного – постоянного контроля за произношением, но и ломки своей артикуляционной базы.

Второй пример имеет под собой вполне реальные основания: иноязычные заимствования как одно из следствий закона смешения языков во все времена встречали противников. В. И. Даль, составитель «Толкового словаря живого велико-русского языка», предлагал заменять иностранные слова русскими, уже существующими или вновь созданными, а именно говорить: почин (а не инициатива), природа (а не натура), отзвук (а не резонанс), буревестник (а не барометр), колоземица (а не атмосфера), ловкосилие (а не гимнастика), подобень (а не портрет), согласоваться (а не гармонировать), опознаться (а не ориентироваться), нравственный (а не моральный) и т. п.

В современных русской культуре один из последних и весьма авторитетных ревнителей исконной чистоты языка – А. И. Солженицын, автор «Словаря языкового расширения», задачей которого было устранение из языка неоправданных заимствований и замена их собственно русскими, часто архаичными словами.

Герой романа Солженицына «В круге первом» Сологдин пытался реализовать этот план в собственной речи и «все время старался говорить на Языке Предельной Ясности, не употребляя птичьих , т.е. иностранных, слов»: исчислитель вм. математик , пиит вм. поэт , ошарие вм. сфера , не останавливаясь даже перед явным пренебрежением удобством и простотой: общий взгляд на пути подхода к работе вм. методика . Но в то же время в своих философских и политических дискуссиях с друзьями Сологдин (равно как и Солженицын в своем публицистическом творчестве) постоянно отступает от собственного принципа, так как именно в этих областях знания многие заимствованные термины давно прижились и равноценных русских эквивалентов не имеют.

На фоне сказанного уместно вспомнить слова Вильгельма Гумбольдта, который много и интересно рассуждал на тему развития языка и роли человека в этом процессе: «До чего ничтожна сила одиночки перед могущественной властью языка » .

Но если отдельный человек не в состоянии повлиять на направление развития языка, то, может быть, это под силу обществу в лице его отдельных наиболее творческих и авторитетных представителей, писателей и ученых-лингвистов и с опорой на такие общественные институты, как школа, научные учреждения, средства массовой информации?

Интереснейший пример такого рода – история чешского языка в XIX в., связанная с деятельностью так называемых «будителей» – ученых и общественных деятелей, которые видели свою цель не только в пробуждении национального самосознания и освобождении от многовекового онемечивания культуры и языка, но и в конкретных действиях по языковому усовершенствованию. Им действительно удалось заменить в чешском языке многие немецкие (и не только немецкие) заимствования собственно славянскими словами, например: штык – bodák, штурм – útok, шторм – bouře, штиль – bezvĕtři, штепсель – zásuvka и т. п.

Почти на наших глазах происходит изгнание всего русского из близкородственного украинского языка, что вызывает объяснимое противодействие не только со стороны русского населения Украины, но политически не ангажированной украинской интеллигенции.

Все лингвисты сходятся на том, что и вмешательство общества в развитие языка может быть успешным только в том случае, если оно правильно учитывает общие тенденции и законы языкового развития. Кроме того, это вмешательство все же ограничено нормализаторской деятельностью (см. гл. 20) и проведением определенной языковой политики в условиях сложной языковой ситуации (см. гл. 21).

Прекрасно осознавая невозможность полного управления развитием языка как естественной знаковой системы, лингвисты все же не склонны пассивно отдаваться на волю языковой стихии. И. А. Бодуэн де Куртенэ в поздний период своей научной деятельности неоднократно высказывал мысль не только о возможности, но и о необходимости улучшать язык: «Язык не есть ни замкнутый в себе организм, ни неприкосновенный идол, он представляет собой орудие и деятельность. И человек не только имеет право, но это его социальный долг – улучшать свои орудия в соответствии с целью их применения <...>» . В ХХ в. ученые не только пишут о «языковом планировании» и «языковом строительстве», но и реально занимаются им.

Бодуэн де Куртенэ И.А . Некоторые общие замечания о языковедении и языке // Бодуэн де Куртенэ И.А.Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. I. – С. 54.

Соссюр Фердинанд де . Курс общей лингвистики // Соссюр Фердинанд де. Труды по общему языкознанию. М., 1977: 114.

Будагов Р. А . Что такое развитие и совершенствование языка? М., 1977: 71.

Большой временной интервал этого изменения свидетельствует не только о длительности процесса, но и о том, что в разных диалектных регионах (ареалах) русского языка исчезновение Ѣ как самостоятельной фонемы происходило в разное время.

Будагов Р.А. Что такое развитие и совершенствование языка? М., 1977: 110

Толковый словарь русского языка конца ХХ века: Языковые изменения / Гл. ред. Г.Н. Скляревская. СПб., 1998.

Бодуэн де Куртенэ И.А. Некоторые из общих положений. к которым довели Бодуэна его наблюдения и исследования языка // Бодуэн де Куртенэ И.А.Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. I. – С. 348.

Разумеется, этот глагол здесь имеет свое исконное значение ‘идти или ехать медленно, с трудом’.

Лотман Ю. М . Пушкин. СПб., 1995: 540-541.

Указ. соч.: 631.

Об истории слова красный в русском языке см. в Хрестоматии фрагменты работ Н.Е. Бахилиной, М.А. Суровцевой, А.А. Брагиной и статьи Толкового словаря русского языка конца 20 века.

Словарь языкового расширения. Составил А.И. Солженицин. М., 1995.

Гумбольдт Вильгельм фон . Избранные труды по общему языкознанию М., 1984: 83.

Бодуэн де Куртенэ И.А . Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т.II: 140

Законы развития языка

Язык постоянно меняется для адекватного и современного общения. Интенсивность этого развития может быть различна: язык резко меняется в период ломки экономической, политической и социальной сферы, в процессе состыковки с другими языками итд.

Своеобразным стимулятором (или, наоборот, «тушителем») этих изменений является фактор внешнего характера - процессы в жизни общества. Язык и общество, как пользователь языка, неразрывно связаны, но при этом они имеют свои собственные, отдельные законы жизнеобеспечения.

Таким образом, жизнь языка, его история связаны с историей общества, но не подчинены ей полностью из-за своей собственной системной организованности. Так в языковом движении сталкиваются процессы саморазвития с процессами, стимулированными извне.

Внутренние законы развития языка- проявляются внутри языковой системы, их действия опираются на их собственный языковой материал, они действуют как бы независимо от влияния общества.

Общими внутренними законами стали называть законы и принципы, которые относятся ко всем известным языкам и всем ярусам языковой структуры. Общими внутренними законами были признаны такие особенности языков, как наличие последовательных исторических форм языка, несоответствие внешней и внутренней языковых форм и в связи с этим различие закономерностей и темпов изменения отдельных ярусов структуры языка. В последние годы проблема общих законов языка была вытеснена проблемой универсалий.

Частными внутренними законами стали называть такие формулы и принципы, которые применимы лишь к определенным языкам или группам языков и отдельным ярусам языковой структуры. Так, фонетическим законом в славянских языках является первая и вторая палатализация заднеязычных.

Внешние законы развития языка- такие законы, которые обнаруживают связи языка с различными сторонами человеческой деятельности и истории общества.

Общие внешние законы устанавливают взаимосвязь, характерную для всех языков. Общим внешним законом является взаимосвязь общей истории языка с историей общества, связь форм существования языка с историческими общностями людей. Конечно, конкретные формы связи различны, эта общая закономерность своеобразно проявляется в отдельные периоды жизни языка и у разных народов в конкретно – исторических условиях.

Частным внешним законом развития языка, по мнению двух культурных центров (Москвы и Петербурга), является различная степень связи с внеязыковыми закономерностями разных структурных единиц языка. Так, лексика языка связана с общественно – политическими и культурными изменениями в обществе, с познавательной деятельностью людей, звуки языка – с физиолого – психологическими закономерностями, синтаксис обнаруживает связь с логическими формами мысли и логическими операциями.

Почему решающим в языковом развитии (решающим, но не единственным) фактором оказывается действие внутренних законов, кроется в том, что язык является системным образованием. Язык - это не просто набор, сумма языковых знаков (морфем, слов, словосочетаний и т.п.), но и отношения между ними, поэтому сбой в одном звене знаков может привести в движение не только рядом стоящие звенья, но и всю цепь в целом (или ее определенную часть).

Закон системности (внутренний закон развития языка) обнаруживается на разных языковых уровнях (морфологическом, лексическом, синтаксическом) и проявляется как внутри каждого уровня, так и во взаимодействии их друг с другом. Например, сокращение количества падежей в русском языке (шесть из девяти) привело к росту аналитических черт в синтаксическом строе языка - функция падежной формы стала определяться позицией слова в предложении, соотношением с другими формами. Изменение семантики слова может отразиться на его синтаксических связях и даже на его форме. И, наоборот, новая синтаксическая сочетаемость может привести к изменению значения слова (его расширению или сужению).

Закон языковой традиции (внутр), Понятность закона объясняется объективным стремлением языка к стабильности, «охранности» уже достигнутого, приобретенного, но потенции языка столь же объективно действуют в направлении расшатывания этой стабильности, и прорыв в слабом звене системы оказывается вполне естественным. Но тут вступают в действие силы, не имеющие прямого отношения к собственно языку, но могущие наложить своеобразное табу на инновации. Такие запретительные меры исходят от специалистов-лингвистов и специальных учреждений, имеющих соответствующий правовой статус. Происходит как бы искусственное задерживание очевидного процесса, сохранение традиции вопреки объективному положению вещей.

Действие закона языковой аналогии проявляется во внутреннем преодолении языковых аномалий, которое осуществляется в результате уподобления одной формы языкового выражения другой. В общем плане это мощный фактор языковой эволюции, поскольку результатом оказывается некоторая унификация форм, но, с другой стороны, это может лишить язык специфических нюансов семантического и грамматического плана. В таких случаях сдерживающее начало традиции может сыграть положительную роль.

Сущность уподобления форм (аналогия) заключается в выравнивании форм, которое наблюдается в произношении, в акцентном оформлении слов (в ударении), отчасти в грамматике (например, в глагольном управлении). Особенно подвержен действию закона аналогии разговорный язык, тогда как литературный более опирается на традицию, что вполне объяснимо, так как последний более консервативен по своей сути.

Особенно активным в современном русском языке оказывается действие

закона речевой экономии (или экономии речевых усилий). Стремление к экономичности языкового выражения обнаруживается на разных уровнях языковой системы - в лексике, словообразовании, морфологии, синтаксисе.

Развитие языка, как и развитие в любой другой сфере жизни и деятельности, не может не стимулироваться противоречивостью протекающих процессов. Противоречия (или антиномии ) свойственны самому языку как феномену, без них немыслимы какие-либо изменения. Именно в борьбе противоположностей проявляется саморазвитие языка.

Обычно выделяют пять-шесть основных антиномий

Антиномия говорящего и слушающего создается в результате различия в интересах вступающих в контакт собеседников (или читателя и автора): говорящий заинтересован в том, чтобы упростить и сократить высказывание, а слушающий - упростить и облегчить восприятие и понимание высказывания.

Столкновение интересов создает конфликтную ситуацию, которая должна быть снята путем поиска удовлетворяющих обе стороны форм выражения.

В разные эпохи жизни общества этот конфликт разрешается по-разному. Например, в обществе, где ведущую роль играют публичные формы общения (диспуты, митинги, ораторские призывные, убеждающие речи), в большей степени ощутима установка на слушающего.

В другие эпохи может ощущаться явное господство письменной речи и ее влияние на процесс общения. Установка на письменный текст (преобладание интересов пишущего, говорящего), текст предписания преобладала в советском обществе, и именно ей была подчинена деятельность средств массовой информации. Таким образом, несмотря на внутриязыковую сущность данной антиномии, она насквозь пронизана социальным содержанием.

Так конфликт между говорящим и слушающим разрешается то в пользу говорящего, то в пользу слушающего. Это может проявиться не только на уровне общих установок, как было отмечено выше, но и на уровне самих языковых форм - в предпочтении одних и отрицании или ограничении других.

Антиномия кода и текста - это противоречие между набором языковых единиц (код - сумма фонем, морфем, слов, синтаксических единиц) и их употреблением в связной речи (текст). Здесь существует такая связь: если увеличить код (увеличить количество языковых знаков), то текст, который строится из этих знаков, сократится; и наоборот, если сократить код, то текст непременно увеличится, так как недостающие кодовые знаки придется передавать описательно, пользуясь оставшимися знаками.

Антиномия узуса и возможностей языка (по-другому - системы и нормы) заключается в том, что возможности языка (системы) значительно шире, чем принятое в литературном языке употребление языковых знаков; традиционная норма действует в сторону ограничения, запрета, тогда как система способна удовлетворить большие запросы общения. Например, норма фиксирует недостаточность некоторых грамматических форм (отсутствие формы 1-го лица единственного числа у глагола победить, отсутствие противопоставления по видам у ряда глаголов, которые квалифицируются как двувидовые, и т.д.). Употребление компенсирует такие отсутствия, пользуясь возможностями самого языка, часто привлекая для этого аналогии.

Антиномия, вызванная асимметричностью языкового знака , проявляется в том, что означаемое и означающее всегда находятся в состоянии конфликта: означаемое (значение) стремится к приобретению новых, более точных средств выражения (новых знаков для обозначения), а означающее (знак) - расширить круг своих значений, приобрести новые значения.

Можно назвать еще одну сферу проявления противоречий - это антиномия устной и письменной формы языка . В настоящее время в связи с возрастающей ролью спонтанного общения и ослаблением рамок официального публичного общения (в прошлом - подготовленного в письменной форме), в связи с ослаблением цензуры и самоцензуры изменилось само функционирование русского языка. В прошлом достаточно обособленные формы реализации языка - устная и письменная - начинают в каких-то случаях сближаться, активизируя свое естественное взаимодействие. Устная речь воспринимает элементы книжности, письменная - широко использует принципы разговорности. Начинает разрушаться само соотношение книжности (основа - письменная речь) и разговорности (основа - устная речь). В звучащей речи появляются не только лексико-грамматические признаки книжной речи, но и чисто письменная символика, например: человек с большой буквы, доброта в кавычках, качество со знаком плюс (минус) и др. Причем из устной речи эти «книжные заимствования» вновь переходят в письменную речь уже в разговорном варианте.