Культурный суверенитет определение. Стратегические приоритеты построения национального культурного суверенитета

О культурном суверенитете России сегодня, в условиях непрекращающихся санкций и ультиматумов, нужно говорить громко, внятно и ответственно. Почему? Об этом пойдет речь далее. Но вначале - о сути самого термина.

Понятие «культурный суверенитет Российской Федерации» впервые было закреплено в Стратегии национальной безопасности РФ (2015) как фактор, способствующий «укреплению национальной безопасности в области культуры». Указан и механизм его обеспечения: «принятие мер по защите российского общества от внешней идейно-ценностной экспансии и деструктивного информационно-психологического воздействия».

Следует подчеркнуть, что культурный суверенитет - это не только составная часть, но и необходимое условие обеспечения государственного суверенитета.

Триада «суверенитет - идентичность - безопасность» - краеугольный камень любой государственности, неприкосновенная «пограничная полоса», защищающая национальные государства от трансграничной экспансии со стороны глобальных центров управления во главе с «мировым гегемоном» в лице США. Можно с уверенностью предположить, что в условиях кризиса современного миропорядка, чреватого реальным «столкновением цивилизаций» по сценарию С. Хантингтона, роль культурного фактора в обеспечении государственного суверенитета и национальной безопасности будет неуклонно возрастать, так как именно культуре принадлежит роль хранительницы цивилизационного кода нации, ее ценностного базиса.

Наиболее глубинным основанием культурного суверенитета нации является историческая память . На их органичную взаимосвязь указывал еще Н. А. Бердяев: «Благородство всякой истинной культуры определяется тем, что культура есть культ предков, почитание могил и памятников, связь сынов с отцами. Культура всегда гордится <…> неразрывной связью с великим прошлым. Культура, подобно Церкви, более всего дорожит своей преемственностью».

Благодаря решениям президента В. В. Путина и инициативам министра культуры В. Р. Мединского удалось преодолеть узковедомственный, утилитарный, отраслевой подход к культуре и перейти к новой, национально ответственной и ценностно ориентированной модели государственной культурной политики . Впервые за весь постсоветский период была сформулирована ее высокая историческая миссия, в соответствии с которой «государственная культурная политика признается неотъемлемой частью стратегии национальной безопасности», «гарантом территориальной целостности страны», а сама культура «возводится в ранг национальных приоритетов».

На значимость культурного суверенитета со всей отчетливостью указал, выступая на одном из расширенных заседаний Совета по культуре и искусству, Президент РФ В. В. Путин: «Мы все понимаем ту огромную роль, которую играет культура в развитии России, в укреплении ее авторитета, влияния в мире, да и в сохранении целостности нашего государства и национального суверенитета. Потому что если нет культуры, то непонятно вообще, что такое суверенитет , и непонятно тогда, за что бороться». По существу, здесь в заостренной форме утверждается основополагающая роль культуры в обеспечении национального суверенитета.

Эту мысль президент вновь подчеркнул в своем недавнем Послании Федеральному собранию от 20 февраля 2019 г., суть которой в том, что «без суверенитета нет России».

По мере того как западная массовая культура, сращиваясь с крупным бизнесом, вырождается в индустрию развлечений и «экономику удовольствий», а просветительская модель культурного развития окончательно вытесняется потребительски-досуговой моделью , у духовно и нравственно здоровых сил человечества возникает настоятельная потребность в иной культурной стратегии. Такой стратегии, которая не сопровождалась бы губительным нравственным регрессом, циничным торжеством низменных животных инстинктов, полным разрушением «Божественного замысла о мире», как мыслили наши великие предшественники миссию Человека на Земле.

Поэтому вполне закономерно, что культура все чаще становится сферой информационно-психологического противоборства, «вторжения без оружия», как говорили еще в советские годы. Не случайно западные лидеры неоднократно признавали, что холодную войну с Россией выиграла западная рок-культура.

Сегодня организаторы информационно-психологических войн нового поколения - ментальных войн, «войн памяти» - инициируют не только фальсификацию истории , но и фальсификацию культурных ценностей . В условиях распространения низкопробных «суррогатов» массовой культуры, скроенных по лекалам западных стандартов потребления, подобный «фальсификат становится не только подделкой подлинной ценности, он вытесняет последнюю и становится даже более востребованным…».

Общепризнанно, что глобальным производителем культурных фальсификатов являются США. Результатом многолетней американской политики «культурного империализма» является то, что отечественные и зарубежные ученые называют всеобщей «калифорнизацией» и «макдональдизацией» мира, культурой «тотального усреднения» личности.

Важно также подчеркнуть, что культурный суверенитет нации обеспечивается не только степенью ее защищенности от внешней идейно-ценностной экспансии, но и духовной крепостью внутреннего культурного пространства. И здесь, к сожалению, есть свои уязвимые «бреши» - то, что писатель Юрий Поляков метко окрестил когда-то «отчизнофобией за казенный счет».

К сожалению, сегодняшний теле- и радиоэфир (в том числе и центральные каналы) заполнен бессмысленными и навязчивыми «хитами», ставшими прибыльным бизнесом для ограниченного круга «творцов», их хищноватых продюсеров и проворных промоутеров. Коммерческий фактор активно препятствует формированию нового общенационального музыкально-песенного репертуара патриотической, военно-исторической тематики.

Как говорил когда-то, еще в дореволюционный период своего творчества В. Маяковский, «улица корчится безъязыкая - ей нечем кричать и разговаривать». Сегодня у этой многомиллионной народной «улицы» нет и настоящего песенного «языка». Ведь невозможно себе представить наших соотечественников, собравшихся за дружеским столом, в походе у костра или в туристическом автобусе, исполняющими вместо задушевной песни абсолютно чуждый национальной мелодике «коллективный рэп».

Еще один культурный «фальсификат» постмодернистской выделки - бесконечные «ремейки» классических кинофильмов и литературных экранизаций, псевдоповторы выдающихся произведений советского искусства и образов исполнителей прошлых лет, превращающиеся в уродливые подделки, кощунственные, нередко оскорбительные пародии, разрушающие фонд общенациональной культурной памяти.

Неспособность создать нечто новое и оригинальное, равнозначное по силе духовно-эстетического воздействия прежним образцам, подменяется массовым засильем фальсификатов. При этом малоталантливая, но агрессивная поп-культура, вытесняя подлинную культуру, ослабляет духовно-творческий потенциал нации, ее нравственный иммунитет, а следовательно, и суверенитет.

Сегодня государство в лице Министерства культуры РФ оставляет за собой право не оказывать финансовой поддержки «творческим» проектам, порочащим собственное государство в угоду «западным партнерам». Это следует признать серьезным завоеванием в пользу суверенной культурной политики государства. Ведь чтобы понять масштаб духовной болезни некоторых «творцов», достаточно перечислить «говорящие» названия ряда признанных Западом «киношедевров», претендующих на якобы глубокие, «метафорические» обобщения: «Теснота» и «Кислота».

Именно такой видится Родина нашим «отчизнофобам» - духовным братьям многочисленных русофобов зарубежного покроя. Некоторые из них действительно талантливы, но, к сожалению, желание во что бы то ни стало понравиться «цивилизованному Западу», засветиться на престижных международных конкурсах - намного сильнее. Тем более, что у некоторых из них там есть «запасная Родина» - так, на всякий случай…

«С кем вы, мастера культуры?» - вопрошал когда-то прямодушный и мудрый Горький. «Зачем вы, мастера культуры? Почем вы, мастера культуры?» - как всегда прицельно и едко, развивая горьковский посыл, бьет по мишеням Юрий Поляков.

На этом фоне недавнее публичное заявление Дмитрия Быкова, претендующего, как и проворовавшийся, к несчастью, «гениальный» режиссер К. Богомолов, на роль нового «властителя дум», шокировало всякого честного человека в России не только своим цинизмом. Стремление нравственно реабилитировать законченного предателя генерала Власова и внести его в реестр «замечательных людей» - это еще и провокационный вызов нашей исторической памяти. Это, кроме всего прочего, и заведомый репутационный удар по моральному престижу издательства «Молодая гвардия» и авторитету действующей еще со времен М. Горького серии «ЖЗЛ». Но следует со всей ответственностью заявить: никакой коммерческий успех предполагаемого «сенсационного» издания не может быть нравственно и общественно оправдан. Общеизвестно, что в русском языке слово «замечательный» носит сугубо позитивный смысл. Поэтому публикацию в серии «Жизнь замечательных людей» опуса о ненавидимом народом предателе иначе как «ментальной диверсией» в духе «войн памяти», только уже развязанной не извне, а изнутри страны, не назовешь. Впрочем, изощренному стилисту Д. Быкову, обласканному, вопреки мнению огромной читательской аудитории, очередной престижной литературной премией, это, по всей видимости, только на руку. Ведь быть одним из лидеров «пятой колонны» в российской культуре в глазах Запада - весьма престижно и даже почетно. По всей видимости, страстно ожидаемые дивиденды не заставят себя долго ждать…

Президент России В. В. Путин неоднократно отмечал, что сфера культуры находится на переднем крае идеологического, информационно-психологического противоборства и глобальной конкурентной борьбы. Так, в ходе одной из встреч с представителями общественности по вопросам патриотического воспитания молодежи он подчеркивал: «Как показывает наш собственный исторический опыт, культурное самосознание, духовные, нравственные ценности, ценностные коды - это сфера жесткой конкуренции, порой объект открытого информационного противоборства, хорошо срежиссированной пропагандистской атаки <…> Это как минимум одна из форм конкурентной борьбы».

Подмена ценностей и смыслов - главное информационно-психологическое оружие, направленное против российской культуры в глобальной информационной войне против России. Российское военно-историческое общество осознает эту опасность в полной мере и ведет с ней решительную борьбу. Единая стратегия Министерства культуры РФ и РВИО как авторитетной общественно-государственной организации даёт свои позитивные результаты. На системной основе проходят научные конференции и круглые столы, посвящённые противодействию искажению истории Великой Отечественной войны. Значительное внимание уделяется мемориализации мест, связанных с именами выдающихся полководцев и героических защитников Родины, объектам историко-культурного наследия. Одним из приоритетов в деятельности региональных и муниципальных отделений Российского военно-исторического общества было и остаётся патриотическое воспитание детей и молодёжи.

Важнейшей функцией культуры является защита цивилизационного, ментального кода нации. В условиях мирового гуманитарного кризиса культура становится оружием духовной обороны . В этих условиях фальсификация истории Отечества, традиционных культурных ценностей и смыслов должна рассматриваться как серьезная и непосредственная угроза национальной безопасности. Этой отнюдь не мифической угрозе должен быть поставлен надежный общественный заслон.

Указ Президента РФ от 31 декабря 2015 года №685 «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации». С. 39.

Бердяев Н.А. Философия неравенства. М., 2012. С. 271.

Стратегия государственной культурной политики на период до 2030 года. Утверждена распоряжением Правительства РФ от 29 февраля 2016 г. № 326.

Основы государственной культурной политики. Утверждены Указом Президента РФ от 24 декабря 2014 г. №808. Стратегия государственной культурной политики на период до 2030 года. Утверждена распоряжением Правительства РФ от 29 февраля 2016 г. № 326. С.5.

Выступление В.В. Путина на расширенном заседании президиума Совета по культуре и искусству. 3 февраля 2014 года, г. Псков.

Сараф М.Я. Безопасность национально-культурного пространства - необходимое условие устойчивого развития // Информационные войны. 2010. № 3 (15). С.96.

Филимонов Г. Культурно-информационные механизмы внешней политики США. М., 2012. С. 76.

Встреча с представителями общественности по вопросам патриотического воспитания молодежи 12 сентября 2012 года, г. Краснодар.

О. Е. Воронова, член Общественной палаты Российской Федерации, доктор филологических наук, профессор кафедры журналистики Рязанского государственного университета имени С. А. Есенина, член Российского военно-исторического общества

Обложка: https://www.livejournal.com/

Просмотры: 1044

1 Комментарий

Царенко Сергей Александрович / кандидат архитектуры (теория, история)

Подчёркивая, что триада «суверенитет – идентичность – безопасность» – это краеугольный камень государственности, а глубинным основанием культурного суверенитета нации является историческая память, русским и всем россиянам необходимо помнить, прежде всего, о династическом происхождении нашей традиционной государственности. Память об этом не означает непременного возврата к ситуации до марта 1917 г. – в ту реку, как говорится, не войти, да и последующие события как раз и показали трагические слабости русского монаршего дома, хотя и преданного, – однако речь о понимании династической сердцевины любой этнополитической и духовной самобытности. Историческая память о русской династической идентичности – это понимание того простого и неоспоримого факта, которому посвящена древнейшая отечественная летопись «Повесть Временных Лет»: многослойный и притом совершенно целостный текст в знаменитой «легенде о призвании» и тесно связанных с ней сообщениях свидетельствует, что династическая русь была (пра)славянской (династически старшей по отношению к собственно славянским династиям) этнокультурной группировкой материкового значения из двух «кельтических» миграционных линий – с Южной Прибалтики (северная, окняжившая земли с центром в Новгороде Великом) и с Дуная через Карпаты (южная, окняжившая земли с центром в Киеве; там-то «северный» рус Ольг, а не вымышленный нынешними литераторами «Хельги», обрёл «мать городов», – это была славянская «Кибела», аутентично КЫЯВА, или КЫЙ-ВѢЛА, т.е. «Божественная Русалка», местное почитаемое «воплощение» – ручей, известный теперь как Кыянка под Старокиевской горой; видимо, западной сакральной соперницей стала польская ВѢ-РША-ВА). Северная русь носила сословно-этническое прозвание «вáряги» (с первоначальным ударением на первом слоге), т. е. «защитники» (сакральный омоним – «стражи Великой Воды», или «воины Небесного Потока»; собственно «фамилия» Рюриковичи, что характерно, буквально – «соколята»). Как писал Адам Бременский (XI век), торговый путь «Из Варяг в Греки» начинался в Старграде; контролировался этот путь, в том числе, вáрягами с острова Руга или Руян (ныне Рюген). Об обеих частях древних руссов – совместных обладателях водных торговых путей в бассейнах Волги и Днепра, конечно, соперничающих родственниках – средневековые арабы красноречиво свидетельствовали как о двух «видах» руси (а также о трёх «группах» расселения руссов). В их среде были модными кельтские и германские имена, вооружение, а также восточные святыни и орнаменты – дань исторической памяти об их собственных древнейших предках (из кельтов, славян, алан, древних тавров и не только). В родовом пантеоне Владимира Крестителя скандинавских «кумиров» не было. Никакие скандинавы не имели ко всему этому отношения вплоть до начала ХІ в. (несмотря на признаки архаичной, древнейшей материковой лексики лоцманского назначения в названиях Днепровских порогов, зачастую искусственно трактуемых как якобы только германских, и конечно, несмотря на археологические артефакты, трактуемые как «скандинавские»). Лишь затем, со времени Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингигерд – княгини Ирины, прозвание варягов распространилось и на воинов шведского и иного происхождения, о чём, собственно, и писал автор (или составитель) Повести Временных Лет: «ѿ [от времени, т.е. не только и не столько от имени] Вáрѧгъ прозвашасѧ Рýсью, а пѣрвѣє бѣша [раньше назывались, подчёркивает летописец!] Словѣне. аще и Полѧне звахусѧ . но̑ Словѣньскаӕ рѣчь бѣ [язык у всех упомянутых – славянский]. По̑лѧми же прозвашасѧ . занеже в Полѣ [Поле – конкретный лесостепной регион!] сѣдѧху. ӕзыкъ Словѣньскыи бѣ имъ єдинъ [упомянутые – из одного славянского народа]», – цитируем с орфографией в редакции Ипатьевской летописи. А перед этим, после легенды о проповеди апостола Павла в Иллирии, записано важнейшее летописное свидетельство: «Словѣнескъ ӕзыкъ и Рускыи ѡдинъ», – славяне и русские – один народ… А теперь на Руси вот уже веками «доказывают», что древние русы якобы германцы, да ещё внематериковые – скандинавы, какая-то небывалая «шведская русь». А «доказывают» германоязычные академики с XVIII века, переворачивая содержание сообщения из Бертинских анналов и т.п. (где упомянутые представители народа Rhos, в понимании западного императора, как раз и противопоставлены «свеонам», – кстати, скорее именно «прибалтам», оказавшимся среди представителей Руси и вызвавших тем самым подозрение), и нынешние «знатоки», не служившие в армии, с аргументами типа «порядка у нас нет», с неправильным переводом нашего первоисточника. А в летописи-то шла речь о княжеском наряде – хозяйственном поручении, закрепившемся как термин именно в русских армейских уставах: сказано – летописцем от имени объединения северных племён – наряда у нас нет, для наряда нужен руководитель (в те времена – династ). Таким образом, материковое династическое достоинство славянской Руси – объективный факт, а священное историческое имя РОУСЬ, или РША, т.е. «Солнечная Живая Вода» – это МИРОВОЕ ДУХОВНОЕ НАЧАЛО под однокоренными сакральными именами РУСЬ и РОССИЯ. Они обладают неоспоримым этнополитическим первородством континентального и глобального уровня. Креститель Руси, привыкший объединять и развивать (а не «разделять и властвовать»), прекрасно понимал, на какие вселенские приоритеты претендует его народ. Сегодня – народ российский многонациональный, объединяющий многих, и только потомков русичей четыре культуры (белорусскую, карпато-русинскую, русскую, украинскую). И если, как сказано в статье, «фальсификация истории Отечества, традиционных культурных ценностей и смыслов должна рассматриваться как серьезная и непосредственная угроза национальной безопасности», то безоговорочно категоричные публикации с навязчивым упоминанием якобы «скандинава» Рюрика, как в энциклопедии «Древняя Русь в средневековом мире» (Институт всеобщей истории РАН, 2014), должны как минимум независимо рецензироваться научным сообществом и уж точно не оставаться вне критики.

Информационный суверенитет - это право государства самостоятельно формировать информационную политику, распоряжаться информационными потоками, обеспечивать информационную безопасность независимо от внешнего влияния. Информационный суверенитет включает в себя любые компоненты, связанные с информационной сферой государства.

Энциклопедичный YouTube

• 1 / 5

  Термин происходит от понятий «суверенитет» и «суверенное государство ». Традиционное значение суверенитета - «superanus» на латыни и «souverainete» на французском - верховная власть . В юридическом словаре государственный суверенитет определяется как "высшая власть в процессе принятия решений государством и в поддержании порядка" . Руководитель управления Федеральной службы по техническому и экспортному контролю М.М. Кучерявый приводит следующее определение: «информационный суверенитет – это верховенство и независимость государственной власти при формировании и реализации информационной политики в национальном сегменте и глобальном информационном пространстве » .

  Д.Г. Артамонов под информационным суверенитетом понимает сочетание контроля государства над своей информационной сферой и защитой её от угроз, таких как информационные войны и кибератаки .

  Характеристики

  Информационный суверенитет включает в себя два аспекта: технический и идеологический. К техническому относятся: собственные социальные сети , поисковики , национальное программное обеспечение , национальная электронная платёжная система и т. д. Идеологический аспект подразумевает наличие официальной идеологии или национальной идеи, высокого уровня популярной массовой культуры , развитой системы пропаганды , а также усовершенствованного законодательства в области информации. .

  Информационный суверенитет нужен государству, намеренному проводить собственную, независимую от международного сообщества информационную политику . Тем не менее он не предоставляет государству полную независимость . Действия акторов в информационном пространстве должны, по крайней мере, соответствовать нормам международного права . Следует учитывать тот факт, что связь информации и территориальных границ становится всё более размытой с расширением виртуального пространства . Несмотря на то, что границы информационного пространства государства определяются законодательством , в нормах права всё ещё превалирует территориальная привязка .

  Виды

  Информационный суверенитет фактически можно разделить на две категории:

  Влияние технологий на информационный суверенитет

  Роберт МакЧесни, профессор университета Иллинойса, считает, что в условиях информационной глобализации государство может получить права и возможности для более эффективного развития своих информационных технологий и промышленности, и обмена информационными ресурсами с другими государствами только при готовности «пожертвовать» частью своего информационного суверенитета, к примеру, правом абсолютного контроля над поступающей информацией .

  Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что, хотя страны в значительной степени заинтересованы в предоставлении доступа к услугам иностранных интернет-гигантов, этот интерес будет противоречить интересам обеспечения независимости . Таким образом, государства, не доверяющие стране-производителю интернет-услуги, имеют более веские основания для блокирования доступа к этой услуге или, по крайней мере, для поощрения или разработки альтернатив. Следствие этому является решение ряда стран ограничивать импорт оборудования, опасаясь, что аппаратные средства будут использоваться для сбора разведывательной информации страной-производителем .

  Культурный суверенитет

  Элементом информационного суверенитета выступает культурный суверенитет. Китайский ученый Ван Хунин считает, что культурный суверенитет – это право и возможность противостоять внешнему влиянию, развивать и сохранять национальную культуру

  Концепция культурного суверенитета была продуктом времен «холодной войны» , и её позитивное значение представляло интерес тех стран, которые были менее развиты в медиа-мощи, и находились в худшем положении в структуре глобальной коммуникации. Внешнее доминирование над медиа проходит по двум направлениям:

  1. Контроль над деятельностью СМИ иностранными державами.
  2. Внешний контроль над содержанием программ.

  В широком смысле коммуникация любой информации может считаться культурной. Даже научная или техническая информация содержит определенный элемент ценностей, образа жизни или идей об управлении и администрации и т.д. Тем не менее, культурная коммуникация обычно относится к распространению более конкретных медиа-продуктов, таких, как голливудские фильмы, поп-музыка , MTV, радио и телевизионные программы, новости CNN и т. д. Культурная коммуникация по существу является распространением ценностей. Она влияет и даже формирует образ жизни и идеологию получателей. Информационный суверенитет должен включать в себя право на развитие и укрепление национальной культуры и самобытности посредством внутренней и международной коммуникации .

  Критика

  Информационный суверенитет является «открытой» концепцией, эволюционирующей по ходу истории. Согласно мнению профессора Гонга в условиях глобализации , когда интернет и другие новые технологии меняют способы коммуникации, а эпоха после «холодной войны» создала новые формы политических, культурных и идеологических моделей, информационный суверенитет, как концепция, уже не отвечает современным реалиям, и требует пересмотра.

  Как упоминалось ранее, информационный суверенитет включает в себя независимое право на производство и использование информации без какого-либо внешнего вмешательства, однако характерной чертой глобальной коммуникации, поощряемой транснациональными корпорациями , является преодоление барьера национальных границ. Сегодня «высшая власть» государства над информацией ставится под сомнение, в частности, транснациональными корпорациями, и традиционная концепция информационного суверенитета фактически теряет свой смысл. Государства, желая укрепить свой информационный суверенитет, увеличивают контроль над интернетом , разрабатывают новые механизмы контроля информационной среды, тем самым ограничивая свободу слова . В то же самое время оно бывает вынуждено пойти на необходимые компромиссы в обмен на право оставаться в рамках глобальной информационной системы . В связи с этим информационный суверенитет можно рассматривать как относительную власть На русском языке

  • Артамонов Д.С. Информационный суверенитет, теоретический аспект // Материалы VIII Международного Конституционного Форума, посвященного 80-летию Саратовской области. – 2017. – стр.16-20.
  • Беленков Д.В., Гюлазян П.А., Мазлумян Д.Э. Информационный суверенитет России и Европейского Союза, информационная политика и информационное противоборство: сущность и содержание // Международный студенческий научный вестник. – 2018. – № 5. – (дата обращения: 31.10.2018).
  • Зорина Е. Г. Информационный суверенитет современного государства и основные инструменты его обеспечения // Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. Социология. Политология. – 2017. – Т. 17, вып. 3. – С. 345–348.
  • Кучерявый М. М. Государственная политика информационного суверенитета России в условиях современного глобального мира // Управленческое консультирование. – 2014. – Вып. 9 (69). – С. 12.

  На английском языке

  • Bayefsky, Anne F. Cultural Sovereignty, Relativism, and International Human Rights: New Excuses for Old Strategies. – 02 August 2007.
  • Fox JR, Dictionary of International and Comparative Law. – Oceana Publications Inc, 3d edn. – 2003. – 370 p.
  • Gong, Wenxiang. Information Sovereignty Reviewed // Peking University. Intercultural Communication studies XIV: 1 – 2005.
  • McChesney, R.W. Rich Media, Poor Democracy: Communication Politics in Dubious Times. – New York: The New Press. – 2000. – 462 p. – ISBN 1565846346 .
  • Nordenstreng, Kaarle & Schiller, Herbert I., eds. National Sovereignty and International Communication. – New Jersey: Ablex Publishing Co. – 1979. – 304 p.
  • Polčák, Radim, Svantesson Dan Jerker B. Information Sovereignty, Data Privacy, Sovereign Powers and the Rule of Law – Northampton, MA: Edward Elgar, – 2017. – 288 p. – ISBN 9781786439222 .
  • Price, E. Monroe. Media and Sovereignty: The Global Information Revolution and Its Challenge to State Power. – The MIT Press. – 2004. – 352 p. – ISBN 0262162113 .
  • Schiller, Herbert I., Communication and Cultural Dominance. – NY: International Arts and Sciences Press. – 1976. – 127 p. – ISBN 0873320794 .
  • Wang, Huning. Cultural Expansion and Cultural Sovereignty: the Challenge to the Concept of Sovereignty // Journal of Fudan University. Vol. 3. – 1994.

  Национальная культура - феномен относительно недавний. Основное условие его возможности - наличие надэтнического и надклассового пространства коммуникации. Но, коль скоро такое пространство может создаваться и поддерживаться только государством, национальная культура и национальное государство оказываются неотделимыми друг от друга. Время расцвета национальных культур совпадает со временем расцвета национальных государств. Это начало XIX - середина XX века.

  В течение последней трети XX в. складываются условия, которые существенно затрудняют возможность поддержания единого коммуникационного и символического пространства. Поэтому вполне вероятно, что история подтвердит правоту Терри Иглтона, заявившего следующее: культура была в прошлом тем, что лежало в основе создания национальных государств; она же станет в будущем тем, что их разрушит.

  Cуверенитет национальных государств в культурной сфере становится все более фиктивным. Однако его фиктивность не мешает государствам претендовать на него. Более того, чем более очевидна фиктивность культурного суверенитета, тем более активно выдвигаются притязания на обладание им.

  National culture is relatively a recent phenomenon. The main condition of its possibility - is the presence of uber- ethnical and uber- class space of communication. But since such space can be created and maintained only by state, national culture and national state turn out to be inseparable from each other. The time of flourishing of the national cultures coincides with the time of flourishing of the national states. It is the beginning of XIX - mid. XX century.

  During the third part of the XX century the conditions have been shaped, that sustainably hampered the nation states" capability of maintaining a unified symbolic space and a unified space of communication. Therefore it"s quite likely, that history confirms the rightness of Terry Eagleton, who stated that it was culture, that was the basis for creating national states in the past; and in future it will be culture, that will destroy them.

  Sovereignty of the nation states in the cultural sphere is becoming more and more fictitious. However its fictitiousness doesn"t prevent states from pretending to it. Moreover, the more obvious the fictitiousness of cultural sovereignty is, the more actively they claim to possess it.

  This article is concluded with author"s reflections on the struggle for cultural sovereignty in the post-Soviet context. According to his views, the positions of nationalism are as losing, as the positions of cultural imperialism.

  КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: национальное государство, суверенитет, национальная культура, глобализация, культурный суверенитет.

  KEY WORDS: nation state, sovereignty, national culture, globalization, cultural sovereignty.

  Феномен «национальной культуры» как символической целостности, включающей всех жителей определенной территории, возник сравнительно недавно. Он стал результатом «национализации», которую культурное пространство Европы претерпело в эпоху модерна. Модерновое государство полагает себя как национальное государство, т.е. как политическое единство, имеющее источником своей суверенности «нацию». Последняя воображается не только как совокупность индивидов под одной юрисдикцией, но и как культурное единство. Иными словами, национальное государство предполагает совпадение политических и культурных границ. В этом совпадении - точнее, в стремлении к такому совпадению - принципиальное отличие современного государства от государства досовременного (т.е. условно, существовавшего до 1800 г.).

  Для досовременных государств характерна сословная стратификация. Их население столь жестко иерархизировано, что низшие и высшие слои принадлежат разным культурам. Аристократическая культура, с одной стороны, и культура крестьянских масс - с другой, вообще не соприкасаются друг с другом на уровне повседневных практик и лишь спорадически встречаются на символическом уровне . При этом дворянская культура в значительной мере существует поверх государственных границ [Элиас 2002], тогда как культура крестьян часто оказывается локализованной в рамках той или иной провинции .

  Государство эпохи модерна было, по меткому выражению Зигмунда Баумана, государством-садовником, тогда как государство предшествовавшей модерну эпохи было государством-егерем [Бауман 1987, 51-67]. Как егерь лишь следит за происходящим в лесу, так и домодерновое государство минимально вмешивалось в сферу, которую мы сегодня назвали бы культурной жизнью. Садовник же занимается не только культивированием желательных растений, но и выкорчевыванием нежелательных. Отсюда проистекают две важных особенности модернового государства: (1) ассимиляционистское давление на культуры «меньшинств» и (2) относительно гармоничное сосуществование государства и рынка - усилий государства по поддержанию определенного культурного стандарта, с одной стороны, и активности участников культурных обменов - с другой.

  В эпоху модерна развитие этнических и региональных культур блокируется. Местные культуры (от провансальской во Франции до украинской в России) не рассматриваются как достойные имени «культура». От выходцев из этих культурных ареалов ожидается ассимиляция в господствующей - «национальной», т.е. поощряемой государством - культуре.

  Низшим классам отказывают в обладании культурой. Собственно культурой считается лишь тот культурный образец, который производится и потребляется элитами. «Народная культура» в этих условиях - противоречие в определении. Нормативная дихотомия «высокой» и «массовой» культуры (первая как воплощение качества, вторая - как воплощение суррогатности и низкопробности) не случайно дожила до середины XX века .

  Государству эпохи, наступившей приблизительно четыре десятилетия назад все с большим трудом удается выступать в роли садовника. Почему?

  Во-первых , потому что по мере формирования всемирного культурного рынка возникает запрос на различие . В результате на сцену выходят игроки, прежде не имевшие шансов быть замеченными. Голоса меньшинств уже нельзя заглушить. Более того, принадлежность меньшинству становится ценностью, а значит - культурным ресурсом.

  Прежние оппоненты национальных государств - и национальных культур - получают в свое распоряжение новые возможности. То, что прежде ассоциировалось с отсталостью, недостаточной модернизированностью, реакционностью и т.д., приобретает флер прогрессивности и респектабельности. Коль скоро есть спрос на различие, а носители такого запроса рассредоточены по всему миру, предложение различия тоже становится глобальным.

  Бретонская культура во Франции, баскская культура в Испании, шотландская культура в Великобритании, татарская культура в России, тибетская культура в Китае, культуры индейцев в Северной Америке и т.д. Все эти случаи специфичны, но их общая черта - сохранение этнического своеобразия (на уровне языка, религиозных практик или хотя бы жизненного стиля) вопреки ассимиляционному давлению со стороны государства. Причем к сохранению такого своеобразия этнические меньшинства побуждаются не только внутренними, но и внешними мотивами (симпатиями иностранцев - потенциальных спонсоров или хотя бы туристов).

  Случаи, о которых шла речь выше, иллюстрируют этническое противостояние культурным проектам национальных государств. Но не меньшее (пожалуй, даже большее) значение в этой связи имеет вызов, бросаемый национальным проектам со стороны регионов . Пример регионального противодействия гомогенизации - «областничество» в современной Испании. Каталонцы в наши дни не менее энергично настаивают на своей отличности от жителей остальной Испании, чем полвека назад, когда употребление каталанского языка было запрещено. Сегодня каталанский язык - второй государственный на территории Каталонии, наряду с испанским (который здесь называют не иначе, как «кастильский»). В Каталонии предпочитают другую кухню, чем в остальных частях Испании, национальным танцем считают сарда, а не фламенко, а бой быков, без которого немыслима идентичность мадридцев, здесь с недавних пор запрещен.

  Другая иллюстрация регионального вызова национальной культуре - «Северная Лига» в Италии. Для протагонистов этого движения далеко не очевидно, что Италия - одна страна, с одним историческим и культурным прошлым и с одним политическим будущим. В идеологии этого движения важную роль играет миф об особом происхождении северян. Они, как предполагается, ведут свою родословную от кельтов (и, будучи наследниками уникальной кельтской культуры, несут в себе особую кельтскую ментальность), чем не могут похвастаться жители итальянского юга [Шнирельман 2007, 452-485].

  Феномен, получивший название «новый регионализм», не обязательно предполагает пересмотр существующих политических границ. Регионалы, как правило, далеки от сепаратизма. Но они ставят под вопрос существующие символические границы. Именно регион, а не государство, частью которого этот регион является, выступает как бренд в глобальных символических обменах. Пример - рекламные ролики на всемирных телеканалах (таких, как CNN и BBC), приглашающие инвесторов вкладывать капиталы в Татарстан. Текст повествует о гармонии древних традиций и динамизма сегодняшней жизни, а визуальный ряд ненавязчиво предлагает насладиться минаретами Казанских мечетей и прыжком Елены Исинбаевой. Сходным образом строится бренд Шотландии и Баварии, Рурской области и Калмыкии. В их самопрезентациях потенциальному инвестору ни разу не упоминается национальное государство, под юрисдикцией которого они находятся. Локальное адресуется к глобальному, минуя опосредование национального .

  Во-вторых , способность государств контролировать воспроизводство на своей территории одного - принимаемого за «национальный» - культурного образца, сильно ослабляется под влиянием международных миграций.

  Миллионы выходцев из «третьего мира», перебравшихся на постоянное место жительство в страны Западной Европы и Северной Америки, вносят существенный вклад в изменение культурного ландшафта этих стран. Под воздействием иммиграционных процессов меняется структура спроса и структура предложения в сфере материальной культуры.

  Между прочим эти спрос и предложение формируются не только и не столько благодаря присутствию иммигрантов, сколько благодаря новым культурным потребностям местных жителей. Средние классы в западных городах активно потребляют незападные культурные продукты. Арабские кофейни и турецкие чайные, курение кальяна, мясные лавки, предлагающие халяльное мясо, китайский фастфуд, центры восточной медицины, студии танца живота (а также «латино»), парикмахерские, делающие прически «афростайл», закусочные и рестораны восточной, африканской и латиноамериканской кухни - вот лишь самые явные приметы изменений в бытовой культуре.

  Под влиянием иммиграции трансформируется и художественная («духовная») культура принимающих стран. Выходцы из мигрантской среды, становясь режиссерами, сценаристами, продюсерами, писателями, композиторами, создают произведения, которые в эстетическом и мировоззренческом отношении выходят за пределы европоцентричной картины мира.

  В-третьих , в культурной сфере начинают действовать агенты, не привязанные к национальной территории - транснациональные корпорации. Их деятельность ведет к тому, что посредничество государства между индивидом как потребителем культурных продуктов, с одной стороны, и производителями этих продуктов - с другой, перестает быть необходимым.

  Это влечет за собой сдвиг в культурной лояльности граждан. Раньше лояльность индивидов почти автоматически адресовалась символическому и коммуникационному пространству, рамки которого задавались национальным государством. Теперь этот автоматизм нарушен. Объектами культурной лояльности становятся знаково-символические целостности и коммуникационные пространства, границы которых пересекают границы национальных государств .

  Радикальный сдвиг в сознании, о котором идет речь, можно описать и в других терминах, а именно: происходит усложнение механизмов идентификации. На протяжении более полутора столетий (с первой трети XIX до середины XX в.) воображаемым сообществом, с которым идентифицируют себя индивиды, выступает нация. Национальная идентичность индивидов сосуществует с профессиональной, гендерной, религиозной, региональной и т.д. С завершением модерна завершился и период доминирования «националистического» способа ментального картографирования мира. Это обусловило появление сообществ идентичности [Кастельс 2000], плохо совместимых с национальной идентичностью.

  Скептики возразят, что такие сообщества существовали с момента возникновения национальных государств (например, члены религиозных меньшинств неохотно идентифицировали себя с той или иной нацией). Это верно. Но с развитием современных информационных технологий консолидация подобных сообществ приобретает новое качество. Благодаря Интернету и другим формам электронной коммуникации сообщества идентичности, альтернативные нациям, получают возможность рекрутировать своих членов независимо от территориально-государственной принадлежности. Кроме того, происходит умножение сообществ идентичности [Кастельс 1997]. (Они формируются как на религиозной, так и на идеологической и/или жизненно-стилистической основе (экологизм, феминизм, пацифизм, анархизм, международное правозащитное движение и т.д.).

  В эпоху модерн ресурсы Государства сопоставимы с ресурсами Рынка. Коль скоро рынок действует в национальных масштабах, он не бросает вызова государству. Агенты культурных обменов не стремятся выйти за границы нации-государства. Если такой выход и случается, это не ставит под угрозу возможности государства задавать культурную норму.

  То, что мы наблюдаем с окончанием модерна, - явное и острое противоречие между официальными институтами культурного (вос)производства, с одной стороны, и рыночными институтами - с другой.

  Определенная асимметрия между императивами рынка и императивами общественного блага сопровождала государства с момента формирования капитализма. Государство по определению должно следовать принципу социальной ответственности, а значит - ограничивать коммерсантов, действующих в культурной сфере (принимать и осуществлять законодательство, запрещающее порнографию и пропаганду насилия и т.п.). В то же время, коль скоро государство провозглашает свою приверженность ценностям «рыночной демократии», ему приходится мириться с коммерциализацией культуры, а значит, с тем обстоятельством, что агенты культурного производства и распределения руководствуются в своей деятельности только одним мотивом - мотивом прибыли. На практике же это равносильно массовому распространению продукции, тематизирующей секс и насилие [Раймонд 1995,102-108].

  Разумеется, эта асимметрия существует не первое десятилетие. Однако в наши дни она становится гораздо более заметной. Если прежде государство располагало более или менее эффективными инструментами контроля над культурной сферой в пределах собственных границ, то в эпоху «информационализма» возможности такого контроля ощутимо уменьшились.

  Впрочем, на коллизию «(национальное) государство vs. (транснациональный) рынок» не следует смотреть исключительно сквозь призму культурной деградации. Появление глобального культурного рынка несет с собой и нечто позитивное. ТНК, занимающиеся шоу-бизнесом, способствуют тому, что в коммерческом пространстве появляются ниши для произведений, изначально не рассчитанных на коммерческий успех. Дело в том, что произведения, некоммерческие по своему замыслу, тоже могут неплохо продаваться. На них существует спрос, и дистрибьюторы, занимающиеся обнаружением (и формированием!) такого спроса во всемирном масштабе, занимаются вполне благородным делом. Если бы не серия «Другое кино» (европейский аналог этой серии - «Art house») на видео и DVD, российская аудитория никогда бы не посмотрела десятки киношедевров. Если бы не лейбл Питера Габриеля "Real World", мировая аудитория никогда бы не услышала сотни произведений «этнической музыки» (world music).

  Вот как выглядит, к примеру, стратегия звукозаписывающих концернов, занимающихся продажей «этнической музыки». Если некий этнический коллектив или отдельный исполнитель имеет шанс снискать любовь глобальной аудитории, ему придают необходимый глянец, после чего следует массированная рекламная кампания и, в случае успеха, огромные тиражи дисков. Если же такой коллектив или исполнитель слишком специфичен и вряд ли будет воспринят мировой публикой, то упор делается на его оригинальность. Соответственно, усиливаются его «этнические» черты, а сам продукт адресуется той или иной национальной аудитории.

  Конечно, суверенитет государства в культурной сфере всегда был в большой мере фиктивен. Ни одно государство модерна не было в состоянии полностью оградить свою территорию от проникновения на нее знаков и символов, произведенных за ее пределами. И, тем не менее, в распоряжении государства вплоть до недавнего времени имелись ресурсы, позволявшие управлять идентичностями своих граждан.

  Эти ресурсы заметно истощились в течение последней трети XX в. Распространение современных технологий в сфере транспорта и СМИ сделали межгосударственные границы пористыми. Спутниковое и кабельное телевидение, а затем Интернет положили конец монополии государства в сфере распределения культурных продуктов на его территории.

  Таким образом, если суверенитет - это независимость в принятии решений, то от культурного суверенитета государств в начале XXI столетия остались разве что воспоминания. Однако фиктивность культурного суверенитета не препятствует реальным притязаниям на обладание им .

  На мой взгляд, происходящее в наши дни можно назвать стилизацией суверенности . Чем она обусловлена? Как ни странно, логикой того процесса, который мы, за неимением более подходящего выражения, называем глобализацией.

  Один вдумчивый автор обратил внимание, что сущность «глобализации» заключается именно в глобализации культурных обменов [Уотерс 2002]. Ведь что мы имеем в виду, говоря о глобализации? То, что совершающиеся в разных сферах обмены становятся всемирными. Однако, строго говоря, ни в экономической, ни в политической сфере этого не происходит. Всемирный характер приобретают лишь обмены в сфере культуры. Как подмечает М. Уотерс, «экономические обмены локализуются, политические - интернационализируются, культурные обмены глобализируются». [Уотерс 2002, 20].

  Впрочем, к делу можно подойти иначе, а именно: уйти от жесткого разделения трех сфер общественной жизни и сосредоточиться на их взаимном проникновении. Так поступает Рональд Робертсон, настаивающий на том, что сегодня происходит «культурализация» общества на всех уровнях [Робертсон 1992]. Иными словами, содержание процесса, именуемого глобализацией, заключается в том, что культура начинает пронизывать собой и экономику, и политику. В качестве примера можно взять соревнование японских и немецких автомобильных производителей. Вопрос о том, чьи машины окажутся более востребованными на мировом рынке, есть вопрос бренда . Это значит, что ответ на него лежит в знаково-символической - то есть в культурной - плоскости, а не в плоскости технической или финансовой. При полном равенстве в том, что касается соотношения цены и качества, побеждает тот, чей «имидж» в глазах покупателя окажется более привлекательным.

  Притязания на культурный суверенитет, выдвигаемые постсоветскими государствами, вызывают разные реакции. Многие (особенно те, кто наблюдает за ними из России) находят эти притязания безосновательными. При этом обычно отмечают скромные ресурсы, находящиеся в распоряжении новых претендентов на суверенитет. Культурное наследие и культурные символы, которые элиты постсоветских государств хотели бы использовать как национальные, на поверку оказываются частью более широкого цивилизационного ареала. Скажем, тюркского в узбекском случае или иранского в таджикском. Тамерлан не был узбеком, как бы того ни хотелось современному руководству в Ташкенте, а Фирдоуси писал на фарси, а не на таджикском языке. Чингиз Айтматов, составляющий гордость Кыргызстана, слишком тесно связан с советской культурой, чтобы его можно бы без обиняков считать киргизским писателем. Кроме того, российских наблюдателей озадачивает некая избыточность усилий по культурной суверенизации. Многие мероприятия, проводимые руководством бывших советских республик, явно контрпродуктивны с точки зрения raison d"etat . Переводить на государственный язык огромное количество литературы, доступной по-русски (от художественной до экономической и юридической) - чрезвычайно затратное дело. И ответственные государственные мужи могли бы пустить эти деньги на более насущные нужды. Вытеснять русский язык из публичной сферы - занятие не только хлопотное (учитывая сопротивление русскоязычной части населения и недовольство официальной Москвы), но и вредное. Русский язык для большинства людей, здесь живущих, - окно в мировую культуру.

  Тем не менее, при всей кажущейся иррациональности подобных усилий, они вполне рациональны. Приведу три аргумента в пользу такого утверждения. Во-первых, современная мировая политическая система устроена как система государств. Государства рассматриваются как суверенные единицы - как средоточия власти, или «властные вместилища». Обладание культурной властью здесь подразумевается так же, как обладание властью военно-политической и экономической. Поэтому позиционирование себя в качестве (гомогенной) нации - вполне оправданная стратегия для государств. Она дает им шанс улучшить свои позиции в глобальной конкуренции. Либо вы представляете собой автономное культурно-политическое целое и заставляете считаться с собой как с таким целым, либо на вас смотрят как на не-вполне-государство. Во-вторых, в этих усилиях просматривается стремление к самоутверждению и, если угодно, реваншу. Элиты сегодняшних новых независимых государств, два десятилетия назад входивших в состав СССР, готовы на многое, чтобы доказать «старшему брату» свою состоятельность - пусть и со свойственными подростку перехлестами. Наконец, в-третьих, не забудем о необычайной популярности, которую приобрел, начиная с 70-х годов, дискурс «постколониализма». Было бы удивительно, если бы новые суверены не воспользовались возможностью в него вписаться и представить свое нахождение внутри Российской империи и Советского Союза в качестве томления в «тюрьме народов». Иными словами, выдвигая притязания на восстановление поруганной аутентичности, постсоветские государства всего лишь играют по тем правилам, которые задаются «глобальным сообществом» . Их национализм есть не что иное, как подчинение транснациональным политическим императивам.

  Поэтому вряд ли стоит впадать в другую крайность и пытаться дезавуировать их стремление к суверенности (культурной в том числе). На мой взгляд, культурный империализм - столь же проигрышная позиция, сколь и культурный национализм. Национализм выпячивает различия. Империализм их не замечает. Национализм от лица малых культур излишне усердствует по части суверенности (автономности, независимости, аутентичности). Империализм - а, по сути, национализм от лица Большой культуры - отказывает малым культурам в признании.

  Литература

  Бауман 1987 - Bauman Z. Gamekeepers turned gardeners // Bauman Z. Legislators and Interpreters. On Modernity, Post-Modernity and Intellectuals. Cambridge: Polity Press, 1987.

  Геллнер 1991- Геллнер Э . Нации и национализм. - М.: Прогресс, 1991.

  Кастельс 1997 - Castells M. The Power of Identity. Oxford: Blackwell Publishers, 1997.

  Кастельс 2000 - Кастельс М . Информационная эпоха. Экономика, общество и культура. М.: ГУ ВШЭ, 2000.

  Кожановский 2007- Кожановский А.Н. Испанский случай: этнические волны и региональные утесы // Национализм в мировой истории. Под ред. В.А. Тишкова и В.А. Шнирельмана. - М.: Наука, 2007

  Раймонд 1995 - Raymond Williams . The Sociology of Culture. With a new Foreword by Bruce Robbins. The University of Chicago Press, 1995.

  Робертсон 1992 - Robertson R. Globalization: Social Theory and Global Culture. L.: Sage, 1992.

  Уотерс 2002 - Waters M . Globalization. L., NY: Routledge, 2002.

  Шнирельман 2007 - Шнирельман В.А. Единая Европа и соблазн кельтского мифа // Национализм в мировой истории. Под ред. В.А. Тишкова и В.А.Шнирельмана. - М.: Наука, 2007.

  Шульце 1994 - Schulze H. Staat und Nation in der Europaeischen Geschichte. Muenchen: Beck, 1994.

  Элиас 2002 - Элиас Н. Придворное общество. М.: Языки славянской культуры, 2002.

  Примечания

  
  

  Возможность их встречи обеспечивается только символами конфессии и династии. О до-модерновых обществах как совокупности взаимно изолированных культурных сегментов см.: [Геллнер, 1991].

  О культурной разнородности (включая языковую) населения европейских государств в до-современную эпоху см.: [Шульце 1994].

  Относительно России здесь нужна оговорка: поскольку российские элиты позиционировали страну как империю, а не как национальное государство, они долгое время не стремились к культурной гомогенизации этнически пестрого населения. Однако процессы русификации, начавшиеся при Александре III, протекали в русле той же политики ассимиляции, которую проводили национальные государства Западной Европы.

  Теоретическая ревизия этого общепринятого разделения предпринимается в 1960-е. Пионерами здесь были социологи Бирмингемской школы, которые вместо термина mass culture стали использовать термин popular culture и пытались продемонстрировать, что водораздел между этой культурой и культурой буржуазии пролегает не по линии качества, а по линии отношения к капитализму и эксплуатации человека человеком.

  В конце 1970-х-начале 1980-х для обозначения этой эпохи использовался термин «постмодерн», в 1990-е он был вытеснен термином «глобализация».

  Настаивание на каталонской специфике есть проявление именно регионального, а не этнического самосознания. Точно так же обстоит дело и в других областях Испании. Население той или иной области идентифицирует себя именно с областью, а не с этнической группой. Так, жители Арагона, Валенсии и Балеарских островов, несмотря на то, что говорят на каталанском языке, считают себя, соответственно, арагонцами, валенсийцами и балеарцами, а вовсе не каталонцами, как можно было бы предположить, исходя из привычной нам этноцентричной схемы. См.: [Кожановский 2007] .

  Нет нужды делать специальное пояснение о том, что у государств типа Гватемалы, с одной стороны, и типа Соединенных штатов, с другой - разные ресурсы воздействия на идентичность своих граждан.

  В последнее время всё чаще приходится слышать разговоры о необходимости новой приватизации. Являясь категорическим противником приватизации в части крупных объектов промышленности, инфраструктуры и энергетики, мне захотелось ещё раз высказаться на эту тему .

  И на этот раз связать проблемы приватизации с проблемами сохранения России как независимого государства в исторической перспективе. А также рассмотреть вопрос о том, возможно ли сохранение имеющегося у России на сегодняшний день уровня суверенности и достижимо ли получение полного государственного суверенитета в будущем, если новая приватизация всё же состоится.

  Для начала напомню своё определение Полного Государственного Суверенитета. Он состоит из 5-ти составляющих:

  1. Признание международным сообществом страны, как субъекта международного права и международных отношений. Флаг, герб, гимн.
  2. Дипломатический суверенитет.
  3. Военный суверенитет.
  4. Экономический суверенитет.
  5. Культурный суверенитет.

  Причём наличие и реализация на практике всех пяти признаков суверенитета в некой связи (и в разной степени) - это и есть, в сущности, смысловой скелет всех международных отношений. Классический пример - это поведение сегодняшних США на международной арене. Когда ослабление их экономического суверенитета, как следствие финансового кризиса, приводит к усилению военной активности, при помощи неугнетённого пока кризисом суверенитета военного. В концентрированном виде, это выражается формулой: «Спасение доллара - война».

  Когда нам говорят о новой приватизации в России, нам рассказывают о повышении экономической и управленческой эффективности приватизируемых отраслей. О том миф ли это или реальность, мы поговорим в следующих статьях. А сейчас давайте остановимся лишь на одной составляющей проблемы: на экономическом суверенитете страны.

  Россия - отдельная цивилизация.

  Россия сформировалась в веках как отдельная цивилизация. Со всеми присущими ей, как цивилизации, своими собственными цивилизационными установками. Россия - это цивилизация русского народа, вокруг которого сформировались и оформились все другие малые народы, вошедшие в орбиту русской цивилизации. Россия - это мозаика многих народов и культур на общей основе русского народа и русской культуры. Подобный союз народов, создававшийся вокруг русского народа, явил миру уникальный сплав многих культур и укладов жизни, различных религий, языков и рас. В течение столетий развивающаяся русская цивилизация, как цивилизация, создающая условия для существования и формирования многих народов, потребовала создания мощного государства, способного защищать вошедшие в него народы, соединять географическое пространство в единое политическое, экономическое и культурное пространство (без русской цивилизации большинство из этих народов, вероятно, просто пропало бы со сцены истории).

  В этом видится смысл существования России как государства, как государства-цивилизации. Кстати, само существование России как государства-цивилизации даёт смысл существования для многих других вновь образованных государств. Например, для государств Прибалтики. Созданные в противовес России, по инициативе и при поддержке геополитических противников нашей страны, они играют роль буфера, сдерживающего движение России в сторону береговой линии Балтийского моря. Вторая их задача – наряду с Польшей разделять между собой Россию и Германию. Цель создания и существования этих государств определялась не их народами и не их правителями, она не имеет ничего общего с истинными интересами этих стран. Но созданные противниками России, они и не могли не быть никакими другими, как сугубо враждебными нам, кто бы и что бы нам ни говорил на этапе их создания. Если Россия есть пример реализованного успешного мультикультурализма и равноправия народов, то государства-буферы, подобные государствам Прибалтики, не могли не быть сугубо националистическими. Ну и так далее.

  Но сейчас не хотелось бы останавливаться на этом подробно.
  Вернёмся к приватизации. Россия как государство-цивилизация имеет единственный смысл своего существования - это сбережение и развитие уникальной Русской цивилизации. Из этого постулата следует следующее: когда Россия как государство совершает действия, противоречащие её смыслу существования, то всякий раз ставит под угрозу существование самоё себя. То есть ставит под угрозу мир и покой всех входящих в неё народов. И наоборот, когда действия России как государства соответствуют её роли как государства-цивилизации, то Россия укрепляется, а народы, входящие в нее, живут между собой не только в мире, но и в достатке. Исходя из этого утверждения, мы можем прийти к выводу, что все вопросы, связанные с приватизацией, мы обязаны рассматривать через призму не абстрактной «эффективности» предприятий и отраслей, а через призму укрепления или ослабления нашего государства-цивилизации. Мы обязаны смотреть на предложения «приватизировать» государственную собственность через призму следования или не следования России как государства своему цивилизационному предназначению.

  Именно так – не больше и не меньше.

  Первейшей целью любого государства (а тем более государства-цивилизации, каковым Россия и является) есть создание, сохранение и упрочения единства территории, единства культуры, единства общих «правил игры». Тех самых правил игры, которые существуют лишь для своих. В нашем случае - для граждан России. Что и будет их отличать от граждан других государств не на уровне деклараций, а на деле. На уровне бытовом, экономическом, смысловом, если хотите.

  Когда-то в прошлые века при развитии технологий на уровне того времени далёкий имперский Петербург с Камчаткой и Сахалином на бытовом уровне связывала культура, язык, традиции. Это и было основой политического и экономического единства. В наше технологическое и информационно развитое время, когда до Гавайев из Владивостока ближе, чем до Москвы, задача государства - удерживать в своих руках те отрасли экономики, которые помимо языка, культуры и традиции становятся основой экономического и политического единства.

  Это транспорт, энергетика, связь, природные ресурсы. И рычаг доступа к ним. Гражданство России должно давать носителям власти и суверенитета, каковыми и являются граждане страны, ощутимые преимущества перед гражданами других стран. В 21-ом веке, в условиях нынешнего уровня технологического и информационного развития, основой политического и экономического единства страны, помимо культуры, языка, традиций, должны стать транспорт, энергетика, связь, природные ресурсы. И они обязательно станут основой единства, если мы хотим сохранить свою Россию, как привычный нам цивилизационный глобальный проект.

  Если мы понимаем и осознаем вышесказанное, нам легко определиться к нашим отношением к предложениям о приватизации. Никакая приватизация ничего из перечисленного списка недопустима. Никакие рассуждения о «повышении эффективности» и расширении налогооблагаемой базы не должны даже рассматриваться, по причине того, что разрушается единое цивилизационное и экономическое, а вслед за ним и политическое поле страны. Разрушится наше единство - и скоро некому будет собирать налоги с этой самой «расширенной налогооблагаемой базы».

  Хочется отметить, что никто же не рассуждает о «большей эффективности» в других областях, которые традиционно рассматриваются зоной исключительной компетентности государства. Например, если частный бизнес предложит приватизировать кусочек государственной границы на том основании, что ЧВК, которым будет поручена охрана границы, более эффективны и профессиональны по сравнению с солдатами и офицерами Пограничных войск. И такая «приватизация» позволит уменьшить государственные расходы на охрану госграницы, повысив при этом ее эффективность. Я отчего-то уверен, что понимания подобное предложение у руководства страны и подавляющего большинства ее граждан не найдет.

  Так же не найдёт понимания у руководства страны и предложение отдать на «аутсортсинг» и дипломатическую службу государства. Хотя, возможно, ОАО «Министерство иностранных дел» будет более эффективно по расходам из бюджета, чем государственный МИД. Ну, а ОАО или даже ЗАО «МВД», вообще бы решило кучу застарелых проблем правоохранительной системы: от коррупции до «оборотней в погонах». Ведь «всем известно», что частник всегда более эффективен по сравнению с чиновником. А значит и частные детективы быстро бы навели порядок в стране, чем выгодно отличились бы от ныне существующих полицейских. Однако и тут государство и общество послало бы подальше всех тех, кто предложил бы подобные идеи.

  А почему? Как думаете? Я думаю, потому, что есть понимание того, что есть список функций, входящих в перечень исключительной сферы компетентности государства. Что если государство что-то передаёт частникам из этого списка, оно неизбежно порождает закономерный вопрос: а зачем нам тогда вообще такое государство?
  Ведь любому здравомыслящему человеку будет ясно, что если приватизировать кусочек госграницы по соображениям «повышения эффективности», то это означает попросту лишиться контроля над всей границей всей страны. Какие бы грозные ограничения вы бы этому частнику не навешали при приватизации «километра госграницы»…

  Эффективность она такая… Как частнику эффективнее, так оно и будет. ОАО МИД» и ЗАО «МВД» будут так же заботиться в основном о прибыльности и эффективности своей работы. В итоге им будет проще договориться с организованной преступностью о разделе сфер влияния внутри страны, и с геополитическими «партнёрами» России на международной арене, чем отстаивать интересы граждан России. Так просто будет дешевле и проще – а значит, говоря языком «приватизаторов» - так будет эффективнее.

  Если довести «логику эффективности» до логического конца, то конец этот будет неожиданным. Если сам носитель суверенитета страны, российский народ, в лице своего государства, отдал часть своего суверенитета в пользу частника, то значит этот суверенитет не очень ему и был нужен. А тут и до следующего вопроса рукой подать: а зачем такое государство? И как итог: а зачем такой народ?

  Исходя из этого, никто и не предлагает приватизировать кусочек госграницы или создать ОАО и ЗАО «МИД» и «МВД». Но почему тогда снова нарастают разговоры о необходимости приватизации структурных, государствообразующих отраслей экономики? А всё по той же причине – приватизация таких отраслей значит потерю Русским государством своего суверенитета. Нам это нужно? Нив коем случае. Значит вывод напрашивается обратный.

  Зоной ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА должно являться всё, что связано с реализацией всех 5-ти составляющих Полного Государственного суверенитета.

  В наших конкретных условиях, для реализации экономического суверенитета, в условиях наших расстояний, географических и климатических особенностей, разности территорий по общему экономическому и ресурсному наполнению в зону ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА, обязаны входить: транспорт, энергетика, связь, контроль за природными и энергетическими ресурсами. Это позволяет создавать общие правила игры для всех субъектов экономики страны. Это позволяет государству выполнять свою важнейшую функцию планирования развития ВСЕЙ ТЕРРИТОРИИ исходя из своих общего государственных и геополитических задач. Передача части этих функций в руки частных и «эффективных» менеджеров ведёт лишь к местечковому эгоизму и росту экономического, а за ним и политического сепаратизма. Потому, что интересы развития всей страны иногда могут противоречить интересам отдельной компании настроенной на получении максимальной прибыли здесь и сейчас.

  Именно поэтому, моё глубокое убеждение, что приватизация, как институт хороша лишь там, где она не затрагивает зону ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА. Это – во-первых. И во-вторых - не ведёт к увеличению расслоения населения, не усугубляя разрыв между самыми бедными и самыми богатыми слоями народа. И в-третьих - реально снимает с государства несвойственные ему функции. Например - регулирование экономикой на уровне малого и среднего бизнеса, где государству вполне достаточно играть роль арбитра. Создающего с одной стороны все условия для развития, а с другой, играющего роль «разрешителя споров».

  Если посмотреть на проблему приватизации с этой стороны, то, что ещё нам нужно приватизировать из неприватизированного?

  Собственно никаких оснований для новой волны приватизации у нас нет, так как приватизировать предлагается как раз то, что и является зоной ИСКЛЮЧИТЕЛЬНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ ГОСУДАРСТВА. Что неизбежно подрывает экономический суверенитет страны. Но о приватизации говорят и говорят достаточно упорно.

  Кто-то говорит о приватизации, как о политическом выборе.

  Кто-то о необходимости повышения эффективности.

  Кто-то о роли новой приватизации в деле создания новой патриотической элиты страны.

  Кто-то о необходимости вхождения России в клуб развитых государств через приватизацию и встраивании в международное разделение труда.

  Вот об этом всём я и остановлюсь подробно в следующих статьях под общим названием «О приватизации и …»

  Николай Стариков