Жизнь человека который прошел войну. Людмила Петрановская: Официозное отношение к войне — преступление перед психологическим благополучием нации
Геннадий Добров рисовал тех, кто пережил Великую Отечественную войну. Страшные портреты, говорящие о силе духа и пережитом кошмаре.
Эту серию художник рисовал в 70-е годы - на Валааме, в Бахчисарае, в родном Омске, на Сахалине и в Армении. Он знакомился с инвалидами, которых встречал на улицах, он добивался того, чтобы его пустили в страшные интернаты для тех, с кем война обошлась особенно жестоко. И рисовал. Чтобы мы сейчас могли посмотреть в живые лица этих людей. «Автографы войны» не брали на советские выставки - слишком жутко и непатриотично. Доброва даже называли фашистом, наслаждающимся страданиями людей. Конечно, куда проще было делать вид, что инвалидов, разжеванных и выплюнутых войной, практически и нет.
Лишь в 1986 году Доброву разрешили провести однодневную персональную выставку, а потом были вынуждены скрепя сердце продлить ее еще на два дня. Посетители текли в выставочный зал непрекращающейся рекой, а выходили в слезах. В итоге художник получил за «Автографы» медаль «Борцу за мир», а вся серия была приобретена Музеем на Поклонной горе.
«Новой войны не хочу!»
Задумавшись, инвалид войны, бывший разведчик Виктор Попков поднимает руку в энергичном жесте.
«Неизвестный солдат»
Никто ничего не знал о жизни этого человека. В результате тяжелейшего ранения он потерял руки и ноги, лишился речи и слуха. Война оставила ему только возможность видеть. Рисунок сделан в интернате на острове Валаам в 1974 году.
Позже удалось вроде бы выяснить (но лишь предположительно), что это был Герой СССР Григорий Волошин. Он был летчиком и выжил, протаранив вражеский самолет. Выжил – и просуществовал «Неизвестным» в Валаамском интернате 29 лет. В 1994 году объявились его родные и поставили на Игуменском кладбище, где хоронили умерших инвалидов, скромный памятник..
«Опаленные войной»
Оба опалены войной. Фронтовая радистка Юлия Еманова на фоне Сталинграда, в защите которого она принимала участие. Простая деревенская девушка, добровольцем ушедшая на фронт. На ее груди высокие награды СССР за боевые подвиги – ордена Славы и Красного Знамени.
«Прошел от Кавказа до Будапешта»
Герой-моряк Алексей Чхеидзе в 1945 году спас от взрыва Королевский дворец Будапешта. Почти все его соратники погибли. Алексей Чхеидзе, чудом выживший, перенесший несколько операций, с ампутированными руками, ослепший, почти полностью потерявший слух, находил в себе силы пошутить, называя себя «человеком-протезом». Написал книгу «Записки дунайского разведчика».
«Защитник Ленинграда»
Бывший пехотинец Александр Амбаров, защищавший осажденный нацистами Ленинград. Дважды во время ожесточенных бомбежек он оказывался заживо погребенным. Почти не надеясь увидеть его живым, товарищи откапывали воина. Подлечившись, он снова шел в бой.
«Семья»
Василий Лобачев оборонял Москву, был ранен. Из-за гангрены ему ампутировали руки и ноги. Его жена Лидия тоже потеряла обе ноги. У них родилось двое сыновей.
«Портрет женщины с сожженным лицом»
Эта женщина не была на фронте. За два дня до войны ее мужа-военного отправили в Брестскую крепость. Она тоже должна была поехать туда чуть позже. Услышав по радио о начале войны, она упала в обморок - лицом в горящую печь. Ее мужа, как она догадалась, уже не было в живых. Когда Добров рисовал ее, она пела ему народные песни.
«Фронтовые воспоминания»
Москвич Борис Милеев потерял на войне руки, но не смирился с судьбой инвалида. Научился печатать на машинке и много лет трудился, выполняя машинописные работы.
«Фронтовик»
Москвич Михаил Кокеткин был на фронте воздушным десантником. В результате тяжелого ранения лишился обеих ног. За героизм на фронте был награжден тремя орденами, за мирный труд у него тоже орден - «Знак почета».
«Жизнь, прожитая честно»
Михаил Звездочкин с паховой грыжей добровольцем ушел на фронт. Был инвалидом, но скрыл это. Командовал артиллерийским расчетом. Войну закончил в Берлине.
«Письмо другу-однополчанину»
Лишенный обеих рук Владимир Еремин из подмосковного поселка Кучино не только научился писать ногами, но и окончил после войны юридический техникум.
«Рассказ о медалях»
Ощупью движутся пальцы по поверхности медалей на груди Ивана Забары. Вот они нащупали медаль «За оборону Сталинграда» «Там был ад, но мы выстояли»
«Память»
На рисунке изображен Георгий Зотов, инвалид войны из подмосковного села Фенино. Листая подшивки газет военных лет, ветеран мысленно вновь обращается к прошлому.
«Старая рана»
В ожесточенном бою был тяжело ранен солдат Андрей Фоминых из дальневосточного города Южно-Сахалинска. Прошли годы, его рана так и не зажила.
«Старый воин»
Когда художник рисовал Михаила Казанкова, тому исполнилось 90 лет. Ему довелось участвовать в трех войнах: русско-японской, Первой мировой, Великой Отечественной.
«Партизан»
Москвич Виктор Лукин сначала воевал в партизанском отряде. После изгнания фашистских оккупантов с территории СССР сражался с врагами в армии.
«Предупреждение»
Рисунок, сделанный по воспоминаниям первых послевоенных лет, изображает безумного инвалида войны, которого 9-летний Геннадий Добров видел в Сибири в 1946 году. Говорят, самое преступное - отнять у человека разум. Война отняла его.
«Рядовой войны»
Михаил Гусельников, бывший рядовой 712-й стрелковой бригады, сражавшейся на Ленинградском фронте. 28 января 1943 года во время прорыва блокады Ленинграда солдат получил ранение в позвоночник. С тех пор был прикован к постели.
«Ранен при защите СССР»
Александр Подосенов в 17 лет добровольцем ушел на фронт. Стал офицером. В Карелии был ранен пулей в голову навылет. На острове Валаам, на Ладожском озере, жил все послевоенные годы, парализованный, неподвижно сидящий на подушках.
Дмитрий Лихачев, академик:
“Ищут нетронутые уголки Земли жалостливые живописцы… Не ведая сострадания, оберегая собственные чувства, они обходят стороной трагедии и страдания людей. Исключений немного, скажем, творческий подвиг художника Геннадия Доброва…”
Критик Т. Никитина писала о работах Геннадия Доброва:
«Он брал вещи, которых другие даже боялись касаться, вещи, которые не только находились вне сферы искусства, но противолежали искусству; он брал страшное, увечное, почти безобразное, - и делал это бесстрашно, как хирург бесстрашно входит в палату с тяжелоранеными. Своим материалом он избрал человеческое страдание: судьбы инвалидов войны, жертв геноцида, нищету, обездоленность, безумие. Он заглядывал в глаза немых, юродивых, безымянных, потерявших все, даже прошлое, в глаза стариков и детей, изувеченных войнами, - и видел в них величие и красоту, истинный масштаб человека, его суть, открывающуюся именно в громадности страдания».
Самая тяжелая за всю историю война, которая была в этом мире это Великая Отечественная . Она ни один год испытывала силы и волю нашего народа, но наши предки прошли это испытание с честью. Многие писатели описывали в своих произведениях любовь к Родине советского народа и ненависть к врагу, они показали, что не может быть ничего выше интересов человечества. Но, то, что люди испытывали на самой войне в центре событий – никто не может описать, так как сами солдаты. К сожалению многих из них уже нет в живых. Мы можем это только представлять и догадываться.
Четыре года длилась война, залита болью, ужасом, страданиями и мучениями. Сотни тысяч солдат, наших дедов и прадедов, полегло в той битве, оставив миллионы детей сиротами, а жен вдовами. Но, ценой своих жизней, мы все-таки получили Великую Победу, веру в светлое будущее, счастливые дни и возможность насладится ярким солнцем на Родной земле.
Война искалечила жизни и психику многих людей, измучила души принуждая воевать не только мужчин, а и женщин с детьми. Их точное количество невозможно счесть, ведь до сих пор археологи находят остатки тел погибших тогда и возвращают для долгожданного захоронения родственникам.
Война для всех нас не пустое слово, а ассоциация с бомбежкой, автоматными очередями, взрывающимися гранатами, кучами трупов и рекой крови. Эти беспощадные уроки оставили след в жизни всего человечества от малого до старого. Старики учат молодежь, призывая к миру, своими ужасающими историями и рассказами.
Человечество не знало что такое счастье, справедливость, свобода в течение четырех лет пока не одержало победу. Эти действия перевернули мир до неузнаваемости, разрушили сотни городов, сел, поселков…
После той войны, каждый человек изменился.
Невозможно представить то, насколько мужественны, отважны и бесстрашны были вставшие на тропу войны люди. Они своей грудью перекрывали путь врагу и благодаря любви к Родине отвоевали свободу, мир и любовь.
Несколько интересных сочинений
- Сочинение рассуждение Идеальный мир
Каким мог бы быть идеальный мир? И может ли он вообще существовать в нашей реальности? Иногда я задаю себе эти вопросы. Думаю, над ними ломали головы немало философов.
- Сочинение Дворник в рассказе Белый пудель Куприна характеристика и образ
Образ дворника в рассказе А. И. Куприна «Белый пудель» можно отнести к второстепенным героям. Помимо этого, он является отрицательным персонажем. Однако выполняет настолько важную роль, являясь человеком подневольным, совершая по приказу подлый шаг
- Сочинение Что сближает прозу и лирику Бунина?
- Образ и характеристика Ипполита в романе Идиот Достоевского
Ипполит – молодой юноша, которому скоро предстоит оставить этот свет, он страдает от чахотки и полностью отгородился от мира. Молодой человек всего 17 лет размышляет как умудренный философ.
С тех пор, как человек изобрёл колесо, началась эра сначала двухколесного, а потом трёх- и четырёхколёсного транспорта. С каждым годом машин на улицах городов становится всё больше и больше
О том, что мы выиграли войну, принято говорить громко. О ранениях и увечьях победителей - . О психологических травмах - не говорить вообще. Но это не значит, что их нет… Как переживали боль победители, и какое поколение психологически пострадало от Великой Отечественной войны более всего? Пережита ли вообще Великая Отечественная война в нашем массовом сознании? И морально ли использовать людей - их чувства, их боль, потери, смерти - для таких целей, как политика, рейтинг, лояльность власти? Об этом размышляет Людмила Петрановская .
Великая Отечественная война в нашем массовом сознании пережита очень по-разному и, конечно, недостаточно. Потому что для тех поколений, по которым война ударила напрямую, эта тема была во многом табуирована. И, не имея возможности переживать, они вынуждены были уходить в защитное вытеснение.
Потом началась новая напасть - война стала темой официальной идеологии, торжественной, под трубы и знамёна. То, что во многом предлагается и сейчас.
Ещё позже был период некоего забвения военной темы. Можно было бы считать его здоровым - нельзя, чтобы всю жизнь все последующие поколения мысленно жили на войне.
Но очень быстро тема войны вновь стала идеологически востребованной, и её опять стали со страшной силой использовать в качестве пропагандистских штампов и идеологии. И это, конечно, очень грустно. Потому что такое использование как раз отрезает возможности нормального проживания - через сочувствие к людям, через конкретные судьбы. Вся это лубочно-пропагандистская позолота всегда пресекает нормальный поток чувств, нормальное живое сопереживание.
Попытки «объединить нацию» на истории войн происходят, когда больше особенно не на чем объединять. Но это аморально, потому что нельзя использовать людей - их чувства, их боль, потери, смерти - для таких мелких целей, как политика, рейтинг, лояльность власти. Это трагедия, это область высокого. Нельзя трагедии разменивать на эту всю суету сует.
Кто пострадал больше: участники или их дети?
- Как отразилась Великая Отечественная война на психологическом здоровье её участников?
Прежде всего, любая война, как и другие трагические события (у нас же было много всего - и репрессии, и голод, и одна волна на другую нахлёстывала - до Великой Отечественной была гражданская, а до этого Первая мировая) порождают большое количество людей с посттравматическим стрессовым расстройством.
Причём, это сейчас мы знаем, что это так называется, имеет определённые признаки. Например, в связи с украинскими событиями, как только начались болезненные, связанные с гибелью людей, события, практически сразу же начали появляться психологи, начались разговоры о том, что нужно работать с посттравматическим стрессовым синдромом. Раньше же этого никто не знал, никто не работал, и понятия никто не имел.
Это не значит, что синдрома не было, и он никак не проявлялся. Даже в художественных книжках часто звучит некая опаска перед фронтовиками, которые иногда ведут себя странно. У кого-то могли быть вспышки ярости, у кого-то это выливалось в зависимости, в разрушении прежних отношений и неспособность создать новые прочные, кто-то, пережив войну, потом вдруг в мирное время очень рано уходил из жизни. Есть сердечные заболевания, вызванные пережитым стрессом, который никуда не делся и остался запертым в психике в виде этого посттравматического стрессового синдрома.
Если говорить про Великую Отечественную - травма, конечно, смягчалась победой. Последствия травмы смягчаются, когда человек чувствует себя защитником и победителем, реализовавшим ту миссию, ради которой он через это всё прошёл. Это обстоятельство серьёзно отличало ветеранов Великой Отечественной, например, от людей с афганским синдромом, у которых победы не было, чувства своей правоты не было; и посттравматические состояния они часто переносили тяжелее.
Но кроме военных, было ещё огромное количество людей, которые были задеты войной очень сильно - мирное население, дети. Они не могли сражаться с врагом, но страдали зачастую очень сильно, переживали тяжёлые потери, имели страшный опыт. И на их посттравматический синдром вообще никто не обращал внимания.
- Как война отражалась на детях войны? Какие последствия войны они понесли дальше и передали своим потомкам?
Из времён войны происходит очень многое. Родители со стрессовым синдромом вынуждены были защитно отключать какие-то свои чувства, и они, естественно, не могли дать детям полноценный психологический контакт. Дети вырастали «недополучившими» от родителей, и, соответственно, всю жизнь ожидающими, кто же им «додаст». Этими «кем-то» часто вынуждены были становиться их собственные дети. Поэтому сейчас моё поколение, плюс-минус несколько лет - это люди, которые к своим родителям относятся отчасти как к детям, отвечают за них.
Насколько помню, со старшими родственниками мне, например, иногда было тяжело общаться. Можно было наткнуться, например, на вопрос: «А зачем ты дальше учишься? Профессия у тебя есть, на кусок хлеба заработать можно…»
Ну да, потому что нужно было жить сегодня, хоть как-то, не надеясь ни на что хорошее. Я думаю, довольно многие в военном поколении были такими. Хотя был интересный эффект, когда люди, которые сами пережили трагические события, иногда бывали более сохранившимися, чем их дети.
Если человек переживает нечто страшное уже во взрослом возрасте, у него больше ресурсов, и он как-то справляется. Но если он сам при этом приходит в состояние посттравматического стрессового расстройства, то сильно достаётся его детям.
То есть пока взрослые справлялись с трудностями, стиснув зубы, они-то, стиснув зубы, преодолели, а детям не досталось ничего, кроме стиснутых зубов. У ребенка возникает серьёзная проблема с чувством своей значимости, своей принятости, с собственным ощущением права быть.
Поэтому среди детей военного времени было так много ранних заболеваний. Очень часто, насколько я могу судить по статистике, поколение детей войны уходит из жизни в более раннем возрасте, чем их родители. Хотя, казалось бы, те пережили войну, все эти травмы, потери, голод.
Люди, пережившие голод
- А что такое «блокадники»? Есть ли психология блокадника?
Есть такое явление, как человек, переживший голод. И это тоже посттравматическое расстройство, которое может иметь длительный и очень упорный след и держаться много десятилетий.
Это может быть связано непосредственно с едой. Мы знаем, что люди, пережившие сильный голод, даже через много-много лет нормального существования могут очень нервно относиться к отсутствию, например, хлеба в доме или не могут выкинуть крошки.
Вот я в Питере вела группу, и один из участников рассказал мне про своего родственника. Человеку восемьдесят два года, он профессор, очень интеллектуальный, во всём остальном абсолютно разумный, но при этом вся семья знает, что если в доме нет хлеба, то дедушка не будет спать. Причём, печенье, пироги не в счёт, должен быть именно хлеб.
И он сам, как человек разумный, понимает, что его поведение неадекватно, и ему неудобно. Но все знают, что он будет вздыхать, ходить, пить капли, очень стараться, но ничего сделать с собой не сможет. Поэтому хоть в час, хоть в два часа ночи, - в любое время, когда это обнаружилось, кто-то встаёт и идёт за хлебом. Потому что это самый простой способ всё-таки позаботиться о дедушке. И это сколько лет прошло.
Иногда эти голодные фобии принимают и еще более тяжелые формы. Например, у меня была подружка, мама и бабушка которой пережили блокаду, маму вывезли из Ленинграда подростком. Потом из-за перенесённой дистрофии у неё долго не было детей. Наконец родился поздний ребёнок, и в семье все были просто «повёрнуты» на тему «кормить ребёнка».
Вплоть до того, что если ребёнок, по их мнению, недостаточно хорошо ел, его кормили силой. Конечно, со стороны мамы это была любовь, но для девочки она реально оборачивалась насилием. И как последствия у неё потом были довольно сложные отношения с пищей.
Идеология - способ прожить или закрыть?
- Хороший же букет мы тащим за собой.
Да, люди же зависят друг от друга. Эта передача цепляется, как колёсико за колёсико.
Если честно, хотелось бы, чтобы после четвёртого поколения это всё уже как-то начало исцеляться. Потому что четыре поколения - это очень много по времени, обычно на таких расстояниях генерационные травмы, то есть травмы поколений, ослабляются, размываются своеобразием историй конкретных семей.
Это было бы хорошо, но, к сожалению, сейчас мы имеем дело с возрождением темы войны как присяги на верность. Опять ты должен думать про это определённым образом, предписанным сверху.
Мне от этого просто лично нехорошо, потому что тема реально очень тяжёлая, очень важная, травматичная, в ней много живых чувств. Но поскольку она попала в поле зрения законов, пропаганды, - она фактически заперта, закрыта.
Недавно была громкая история, когда какая-то девушка нашла историческую фотографию своего двора времён оккупации и поместила у себя на странице. С таким чувством: «надо же, оказывается, в моём собственном дворе, где я всю жизнь живу, стояли танки, было фашистское построение, флаг и так далее». В результате её привлекли к ответственности за размещение нацистской символики!
Ну что это? Зачем это? Происходит фактически вторичная травматизация, вторичное запугивание темой и затыкание рта. Даже не знаю, что про это сказать.
А эта идеология, которая как-то криво-косо, но пытается подчеркнуть победу и победителей, и тем самым, может быть, как-то компенсировать все последующие войны без побед - это не способ прожить, закрыть тему?
Это способ не прожить, а именно закрыть. Потому что тему можно или прожить, или закрыть. Дескать, «ура, ура, ура, кто-то там умер, но зато мы победили».
Мы видим, что в фильмах, собственно, военных лет очень мало искренних драматичных сцен, в которых были бы видны сильные чувства, переживание потери, страха, печали. Только героизм и торжество. В те времена, когда люди не могли себе позволить печалиться, они должны были быть в мобилизации, преодолевать, бороться, сражаться и т. д. Но зачем сейчас, через столько лет, людям вновь это навязывают. Я считаю, что это просто преступление перед психологическим благополучием нации.
Это и значит - не проживать, а запереть. «Не смейте об этом говорить, не смейте задавать вопросы. Есть одна официальная лубочная картинка, которую ты должен слово в слово повторять».
Как война становится «Илиадой»
А как относиться к современным фильмам о войне? Сейчас появились картины довольно странного свойства. Если режиссёры прежних лет иногда намеренно стилизовались свои картины под хронику, то сейчас применяются современные спецэффекты. Даже старые фильмы, изначально чёрно-белые, и те раскрасили.
Любое историческое событие, даже трагическое, через какое-то время становится просто рассказами, преданиями, в том числе красивыми, в том числе со спецэффектами.
Мы читаем романы, например, про войну Алой и Белой розы, но не как про события, к которым имеем отношение. Мы сопереживаем героям, можем испытывать какие-то чувства, но там всё равно есть некая условность. Для нас это, скорее, общечеловеческая история…
Для нас «Илиада» не про то, кто победил - Троя или Микены. Для нас это про чувства, про страсти, про людей. И нам жалко Гектора с Андромахой ничуть не меньше, чем Ахилла и Патрокла. Нас интересуют люди. И в этом смысле нормально и понятно, что со временем фильмы про важные события становятся всё более обобщёнными, своего рода эпопеями, историями про общечеловеческое, архетипическое.
Но, во-первых, такие процессы редко происходят при жизни пострадавшего поколения. А у нас пострадавшее поколение ещё во многом живо. Это не столько ветераны, сколько дети войны. Для нас все про Отечественную войну еще очень больно, и нам совсем не все равно, кто был прав и кто победил. Для нас это не общечеловеческое еще, а наше.
Во-вторых, было бы хорошо, если бы подобные процессы естественно происходили в искусстве. Собственно говоря, культура и искусство - это и есть те, кто должен, в том числе, «переваривать» травмы поколений. Переживать, искать слова, образы, рассказывать истории, помогать людям когда-то поплакать, когда-то гордиться - и тем самым проживать.
Со временем из конкретных исторических сюжетов выплавляются сюжеты вечные, которые будут важны не только для буквальных потомков участников событий, но для всего человечества на века. А травма уже не болит.
Но когда в это примешиваются идеология и политика, весь этот живой, естественный процесс исцеления травм нарушается. И если задача фильма - не вызвать сочувствие к людям, а сформировать определённое «идеологически верное» отношение, то проживания не происходит.
У нас же сюжеты «про войну» часто используются не для того, чтобы проживать травмы, а чтобы сформировать представление, кто прав, кто виноват, чтобы воздействовать, в том числе агитировать за принятие каких-то решений власти вообще по другим вопросам. И это, конечно, аморально, потому что это использование человеческой боли, как средства для достижения своих политических целей. Это отвратительно.
«Сервант, ковёр и муж»
Помимо прочего, война вызвала огромный гендерный перекос. По-моему, существует статистика о том, что после войны в стране один мужчина приходился на сто женщин. Это оставило какой-то отпечаток на нашем поведении?
Безусловно. У нас выросло целое поколение, не имеющее представления о роли мужчины в семье. Моя мама рассказывала, что была в классе единственной на сорок человек, у которой папа был жив и цел. Потому что мой дед не был на фронте.
Он был в Ташкенте инженером-механиком, занимался приёмкой заводов. Они выгружали оборудование просто в степи, успевали поставить только фундамент, налаживали станки прямо под открытым небом. Стены ставили уже в процессе, когда работали и выдавали снаряды. Вот он был тем, кто всё это принимал и размещал.
Там, на палящем солнце, он заработал рак кожи, к счастью, его потом вылечили. Но он был живой и целый. И она была в классе единственной девочкой, у которой был папа, с руками, с ногами, с глазами.
А целое поколение выросло вообще без представления о том, что в семье должен быть мужчина. И когда они выросли, мальчики-то, естественно, уже были. Они выходили замуж, но у них в голове не было никакой модели: «Что с ними делать-то?»
И это до сих пор ещё очень чувствуется, особенно, когда разговариваешь с женщинами постарше. У них могут быть мужья, или не быть - это, в общем, неважно. Важно, что даже, если муж есть, о нём говорится как о неожиданном бонусе. Как розочка на торте или бантик - надо же, ещё и муж есть. А если он ещё не пьёт и не бьёт, то это вообще - невероятная удача.
Это не тот, на кого можно положиться, не тот, кого ты ощущаешь, как свою судьбу, это… «У нас есть сервант, ковёр и муж». И, безусловно, всё это было не очень хорошо ни для женщин, ни для мужчин.
Мужчины тоже ничего не могли с ним поделать, потому что у них тоже не было модели поведения мужчины в семье, они тоже росли мальчиками среди одних тётенек, и не знали, что же должны здесь делать.
Чаще всего такой мужчина занимал в доме наиболее безопасное место, - например, на диване, подтянув ноги, стараясь «не отсвечивать». И если уж это чувство собственной ненужности взрывалось, тогда начинались разводы, скандалы, запои или ещё что-нибудь.
То есть, сильный гендерный перекос имеет очень тяжёлые последствия, это не проходит бесследно. И это отражается не на одном поколении, но и на следующем тоже. Соответственно, следующее поколение тоже вырастает в этой модели: «папа у нас есть, но он дырку на обоях загораживает». Это - тоже сложный вопрос.
Выравнивание, исцеление этих ролей происходит постепенно-постепенно, в третьем-четвёртом поколении, но это долгое дело.
Генерационные травмы исчезают в четвёртом поколении
- Когда последствия Великой Отечественной войны исчезнут совсем?
Обычно считается, что трансгенерационные травмы рассасываются к четвёртому поколению. В том смысле, что они перекрываются разнообразием жизни.
В норме никакого внятного портрета поколения быть не должно. Люди разные, семьи разные, у всех своя история, своя судьба. И в благополучное время люди похожи на такой луг с разнотравьем - такие цветочки, сякие, такие травки, эдакие - всё разное.
Когда случается травматичное событие - война, репрессии или массовый голод, раньше были ещё эпидемии - это похоже, как если по этому лугу прошлась газонокосилка. Она всё скосила, и осталась одинаковая стерня. И уже по этой стерне не поймёшь, кто был лютиком, кто - маком, а кто колокольчиком. Так формируется портрет поколения. То есть такой портрет, в принципе, - это патологическая вещь. Его не должно быть.
А потом происходит постепенное исцеление. И там дальше просматривается очень чёткий портрет первого поколения, чуть более размытый - второго, ещё более размытый - третьего. А к четвёртому должно снова быть разнотравье, все снова должны стать разными. Если, конечно, не придёт новая газонокосилка, что, к сожалению, тоже происходит.
Людмила Петрановская
Беседовала Дарья Менделеева
Иллюстрации Геннадия Доброва
Все мы слышали много воспоминаний о Великой Отечественной войне и немецкой оккупации, однако, воспоминания детей, переживших ужас тех лет, нам приходится слышать не особенно часто. Далее вас ждут рассказы детей войны, которые поведали о том, что они видели в первый год оккупации в своих городах и селах.
«Нашли в жите старого Тодора с нашими ранеными солдатами. Принес им костюмы своих сынов, хотел переодеть, чтобы немцы не опознали. Солдат постреляли в жите, а Тодору приказали выкопать яму возле порога своей хаты… Из окна видно, как он копает яму. Вот выкопал… Немцы забирают у него лопату, что-то по-своему ему кричат. Старый Тодор не понимает, тогда они толкнули его в яму и показали, чтобы встал на коленки. Выстрелили. Он только качнулся… Так и засыпали… На коленках…
Всем стало страшно. Что это за люди? Возле порога убили человека и возле порога закопали. Первый день войны…»
Катя Заяц, 12 лет
«Мы ели воду. Придет время обеда, мама ставит на стол кастрюлю горячей воды. И мы ее разливаем по мискам. Вечер. Ужин. На столе кастрюля горячей воды. Белой горячей воды, зимой и закрасить ее нечем. Даже травы нет.
От голода брат съел угол печки. Грыз, грыз каждый день, когда заметили, в печке была ямка. Мама брала последние вещи, ездила на рынок и меняла на картошку, на кукурузу. Сварит тогда мамалыги, разделит, а мы на кастрюлю поглядываем: можно облизать? Облизывали по очереди. А после нас еще кошка лижет, она тоже ходила голодная. Не знаю, что еще и ей оставалось в кастрюльке. После нас там ни одной капельки. Даже запаха еды уже нет. Запах вылизан».
Вера Ташкина, 10 лет
«Двоюродную сестру повесили… Муж ее был командиром партизанского отряда, а она беременная. Кто-то немцам донес, они приехали. Выгнали всех на площадь… Возле сельсовета росло высокое дерево, они подогнали коня. Сестра стоит на санях… У нее - коса длинная… Накинули петлю, она вынула из нее косу. Сани с конем дернули, и она завертелась… Бабы закричали…
А плакать не разрешали… Кричать - кричи, но не плачь - не жалей. Подходят и убивают тех, кто плачут. Подростки шестнадцати-семнадцати лет, их постреляли… Они плакали…»
Вера Новикова, 13 лет
«Приютила нас всех еврейская семья, двое очень больных и очень добрых стариков. Мы все время боялись за них, потому что в городе везде развешивали объявления о том, что евреи должны явиться в гетто, мы просили, чтобы они никуда не выходили из дома. Однажды нас не было… Я с сестрой где-то играла, а мама тоже куда-то ушла… И бабушка… Когда вернулись, обнаружили записочку, что хозяева ушли в гетто, потому что боятся за нас. В приказах по городу писали: русские должны сдавать евреев в гетто, если знают, где они находятся. Иначе тоже - расстрел.
Прочитали эту записочку и побежали с сестрой к Двине, моста в том месте не было, в гетто людей перевозили на лодках. Берег оцепили немцы. На наших глазах загружали лодки стариками, детьми, на катере дотаскивали на середину реки и лодку опрокидывали. Мы искали, наших стариков не было. Видели, как села в лодку семья - муж, жена и двое детей, когда лодку перевернули, взрослые сразу пошли ко дну, а дети все всплывали. Фашисты, смеясь, били их веслами. Они ударят в одном месте, те всплывают в другом, догоняют и снова бьют. А они не тонули, как мячики».
Валя Юркевич, 7 лет
«Возле нашего дома остановилась немецкая машина, она не специально остановилась, она испортилась. Солдаты зашли в дом, меня и бабушку прогнали в другую комнату, а маму заставили им помогать…
Стало темно, уже вечер. Вдруг мама вбегает в комнату, хватает меня на руки и бежит на улицу. Сада у нас не было и двор пустой, бегаем и не знаем, куда спрятаться. Залезли под машину. Они вышли во двор и ищут, светят фонариками. Мама лежит на мне, и я слышу, как у нее стучат зубы, она холодная сделалась. Вся холодная.
Утром, когда немцы уехали и мы вошли в дом, бабушка наша лежала на кровати… привязанная к ней веревками… Голая! Бабушка… Моя бабушка! От ужаса… От страха я закричала. Мама вытолкнула меня на улицу… Я кричала и кричала… Не могла остановиться…»
Люда Андреева, 5 лет
«…Мама что-то пекла из картошки, из картошки она могла сделать все, как сейчас говорят, сто блюд. К какому-то празднику готовились. Я помню, что в доме вкусно пахло… Немцы окружили дом и приказывают: «Выходи!» Вышла мама и мы, трое детей. Маму начали бить, она кричит:
- Дети, идите в хату…
Они заталкивают маму в машину и сами садятся.
…Через много лет я узнала, что маме выкололи глаза и вырвали волосы, отрезали грудь. На маленькую Галю, которая спряталась под елкой, напустили овчарок. Те принесли ее по кусочку. Мама еще была живая, мама все понимала… На ее глазах…»
Валя Змитрович, 11 лет
Оцените новость
Новости партнеров:
Мало кого оставит равнодушной. Действительно, многие страницы Великой Отечественной войны вспоминаются только в юбилейные годы, в связи с признанными героями... Победа давалась далеко не только героическими поступками отдельных людей, весь советский народ к ней был причастен...
Мы много сейчас говорим о том, как всем тяжело, низкие заработные платы, высокие тарифы на ЖКХ, и много всего прочего. Наш героический народ прошел все испытания страшной войны, которую не зря назвали Великой Отечественной. Об этом обычно вспоминают только перед Днем Победы. Недавно мне попались воспоминания о зиме 1941 года эвакуированной из блокадного Ленинграда девушки Вилены Замышляевой. Как это было 75 лет
назад. Как выдержали все тяготы и лишения жители нашего края и эвакуированные люди, которые в один час лишились всего: близких людей, дома, вещей, одежды, даже самого необходимого.
29 июня 1941 года Курганский Горисполком принял Постановление «О предоставлении квартир и обеспечении питанием граждан Советского Союза, прибывающих из районов военных действий».
Одной из важнейших проблем в первые месяцы войны стала проблема размещения эвакуированного населения, прибывающего на территорию нашего края из Москвы, Ленинграда, Харькова, Кременчуга, Гомеля и других городов. Всего за годы войны в Зауралье прибыло около 150 тысяч человек. В Курганскую область из Ленинграда было эвакуировано 12000 детей из 16 ленинградских интернатов.
Большую часть приняли на себя Курган - 20 тысяч человек (надо сказать, что население самого Кургана перед войной составляло около 40 тысяч человек) и Шадринск, остальных разместили в районах: Звериноголовском, Белозерском, Куртамышском, Каргапольском и других. Но ситуация оказалась намного сложнее, чем предполагалось. Эвакопункты не справлялись с огромным количеством прибывающего населения, не хватало: одежды, полотенец, матрацев, рукомойников. Эвакуированных, остающихся в городе, расселяли в порядке уплотнения в квартиры жителей города. Проблема с жильем была очень острой и в довоенное время. Тем более, что весной 1941 года произошло одно из самых сильных наводнений за всю историю. Была затоплена вся восточная часть города, Затобольный поселок, нефтебаза. Были затоплены 1080 домов и большинство предприятий.
Люди только начали приводить свои дома в порядок и началась война, а через два месяца начинают прибывать эвакуированные. На одного жителя Кургана в годы войны приходилось около 2 кв. метров жилой площади. Иногда все это приводило к конфликтным ситуациям, но в большинстве своем, курганцы старались помочь приезжим чем могли. Вот строки из воспоминаний эвакуированной из Ленинграда Вилены Замышляевой: «Курган был тоже переполнен эвакуированными, квартир нет, нас приютила одна семья, хотя у самих десять детей. Они сами ютились на кухне, а комнату занимала, эвакуированная семья евреев, нам место было у порога кухни. Зимой было очень холодно. Мы спали все на полу с хозяевами вместе, ногами к порогу, который прикрывали тряпьем, чтобы меньше дуло, но порог все равно промерзал, покрываясь снегом и крепко примораживал наши ноги». Очень остро в условиях военного времени стоял вопрос бытового обслуживания населения. Большинство эвакуированных, прибывших в Курган летом и осенью 1941 года не имели с собой теплой одежды, обуви, постельного белья, не говоря уже об одеялах и подушках. Чтобы обеспечить людей самым необходимым в городе открыли скупочные ларьки , где можно было приобрести поношенные вещи. Крайне плохо обстояло дело с ремонтом одежды и обуви. И ведь находились «люди», которые не брались за дешевые заказы и ремонты, требуя хорошей оплаты.
«Первая военная зима была очень холодная, морозы стояли лютые, теплой одежды почти не было, эвакуировались спешно и не думали никуда уезжать, некогда было что либо брать, а что было при бомбежке все погорело. Морозы 40 градусов, на работу ходить далеко через весь город. Мама накануне на барахолке купила валенки, вернее голенища от валенок, подошвы все в дырах, намотали кое-что на ноги и засунули ноги в дырявые валенки. Мои ноги замерзли так, что забежав в цех я долго кричала от боли. Мастер Мамаев взял мои дырявые валенки и отнес их в мастерскую. А мне поставили высокий ящик, на котором я сидела и выполняла свою норму». (Из воспоминаний В. Замышляевой). В преддверии зимы остро встал вопрос по обеспечению жителей города топливом. Так как машин практически не было для перевозки дров использовали коров и быков, имеющихся в хозяйствах. Транспортировка была делом сложным, ведь за годы войны все дороги и мосты пришли в полную негодность. Квартиры жителей практически не освещались электричеством, так как построенная в 1914 году электростанция была маломощной и не способной обеспечить электричеством ни заводы, ни квартиры жителей.
Но, не смотря на все трудности, патриотизм жителей города был очень высоким: люди работали без выходных по 12-14 часов у станка, при чем работали у станка так, как сражались на фронте солдаты. Не только взрослые, но и подростки 12 - 14 лет, которых сейчас считают еще маленькими. Создавались молодежные фронтовые бригады, бригады многостаночников.
В фонд обороны страны трудящиеся города внесли 5,5 миллионов рублей. В 1941-42 годах была проведена большая работа по трудоустройству эвакуированного населения. Так из 14407 вновь прибывших, было трудоустроено 7704 человека. Среди прибывших было много женщин с маленькими детьми, которые из-за отсутствия детских яслей не могли выйти на работу. В ноябре 1942 года Горсовет провел перерегистрацию неработающего населения в возрасте: мужчин - от 16 до 55 лет, женщин - от 16 до 50 лет. Все ранее выданные справки об освобождении от работы считались недействительными.
Но условия военного времени были жесткими - опоздание на работу на 5-10 минут могло стоить человеку нескольких лет тюрьмы, оставление без уважительной причины рабочего места также. Рабочий завода «Уралсельмаш» И.Г. Гаврилов за систематическое непосещение занятий всеобщего военного обучения был приговорен к шести месяцам лишения свободы. «Мой младший брат Володя, ему было 14 лет тоже работал на заводе в первом механическом цехе. Однажды он чуть не проспал на работу, вернее до гудка оставались минуты, он так испугался, ведь тогда было очень строго, судили за опоздание за 5 минут - 5 лет тюрьмы. Не взирая на возраст. У него ботинки «каши просили». У правого ботинка подошва совсем отвалилась, он ее проволокой примотал и ходил. Он рванул так, что люди шарахались от него как от сумасшедшего, его черная шинель взвивалась над головой. Проволока на ботинке не выдержала такой скорости, слетела. Нога голая высунулась поперек ботинка. Когда он влетел в цех раздался гудок, он схватил свою бирку и рухнул на пол». (Из воспоминаний В. Замышляевой).
На заводе № 709 директором Кочубиевским был издан приказ, по которому все работающие предупреждались о том, что: « По решению ГКО СССР невыполнение производственных заданий рассматривалось, как государственное преступление и виновные лица подвергались уголовной ответственности по законам военного времени». В 1942 году газета «Красный Курган» опубликовала Указ Президиума Верховного Совета СССР «О военном налоге» , к которому привлекались все граждане, достигшие 18-летнего возраста.
И тем не менее, все жили жизнью и чувствами фронта. На улицах города при объявлении последних известий у репродукторов собирались большие группы народа. В каждой семье кто-то сражался на фронте. С первых же дней войны районная газета «Красный Курган» публиковала Указы Президиума Верховного Совета СССР, сводки Главного командования Красной Армии.
Не смотря на массовый энтузиазм и патриотизм, находились люди, которые и в такое трудное время умудрялись нажиться на чужой беде. В сентябре 1942 года работником городского НКВД Горбачевым была раскрыта группа матерых жуликов в конторе «Заготживсырье» . Пользуясь отсутствием надлежащей постановки учета, жулики выписывали фиктивные квитанции на якобы принятое от сдатчиков сырье, получали из конторы для расчетов деньги и промтовары для отоваривания сдатчиков, и делили все это между собой.
Интересно еще и то, что в Курганский Горисполком поступали сотни заявлений от семей эвакуированных граждан с требованием выдать им заработную плату за оставшихся в тылу врага отцов и мужей, или оказывать им систематическую материальную помощь и другие льготы. В числе таких "просителей", как правило оказывались семьи секретарей горкомов, райкомов, председателей горисполкомов, райисполкомов, начальников НКВД.
Но, не смотря на все трудности, Курганский Горисполком провел грандиозную работу: всем эвакуированным была оказана минимальная помощь деньгами, теплыми вещами, предметами первой необходимости, топливом, продуктами питания. Решен вопрос с жильем и трудоустройством. Жители города делились с эвакуированными, порой, последним куском хлеба. Все ждали окончания войны.
